По утрам я несколько часов
проводилсреди красного плюша гостиницы"Ройбен" - зубрил грамматику, а во
второй половине дня изыскивал возможности для устной практики.Действовал я
безмалейшего стыда и стеснения. Заметив, что за десять дней, проведенных с
Меликовым,уменяпоявилсярусскийакцент,ятутжеперекинулсяна
постояльцев и служащих гостиницы. И поочередно усваивал самыеразнообразные
акценты:немецкий,еврейский,французский.Подконец,сведядружбус
уборщицамиигорничнымииуверовав,чтоони-тоиестьстопроцентные
американки, я начал говорить с явным бруклинским акцентом.
-Надо тебе завести роман с молоденькой американкой, - сказал Медиков:
за это время мы перешли с ним на "ты".
- Из Бруклина? - спросил я.
- Лучше из Бостона. Там всего правильнее говорят.
-Тогдаужнадонайтиучительницуиз Бостона. Этобылобы самое
рациональное.
-Кнесчастью,нашагостиница-караван-сарай.Различные акценты
носятся в воздухе, кактифозныебациллы, а ты, увы, легко перенимаешьвсе
отклоненияот нормы исовершенноглух кнормальной речи.Надеюсь,тебе
поможет любовь.
- Владимир,- сказал я, - мир и так ужеслишком быстроменяетсядля
меня.С каждымднем мое английское"я" становитсянагодстарше,и, к
великомусожалению, мир этого "я"теряет своичары. Чемлучшея понимаю
язык,темскорее исчезает таинственность. Пройдет ещенесколько недель, и
обамои "я" уравновесятся. Американское "я" станет столь же скучно трезвым,
как и европейское. Дай срок! И оставьвпокое мое произношение. Я не хочу,
чтобы мое второе детство пролетело так быстро.
-Небойся,не пролетит.Пока что твойумственныйкругозорравен
кругозору зеленщика-меланхолика поимениАннибале Бальбо, которыйторгует
здесь на углу. Ты уже и такпересыпаешь своюречь итальянскими словечками,
ониплаваютвтвоеманглийском,какволокнамясаврисовомсупе
по-итальянски.
- А вообще-то существуют настоящие, коренные американцы?
-Конечно.Ночерез нью-йоркский портнагород обрушивается лавина
эмигрантов - ирландцы, итальянцы, немцы, евреи,армяне и еще десятки разных
национальностей.Кактам говорят у вас: "Здесь ты человек, здесь ты можешь
существовать"(1). Здесьты эмигрант,здесьтыможешьсуществовать.Эта
странаоснованаэмигрантами.Отбросьсвоиевропейскиекомплексы
неполноценности.Здесьтыснова человек,ане истерзанныйкомок плоти,
прилепленный к собственному паспорту.
Я поднял глаза от шахматной доски.
- Тыправ,Владимир,- сказаля медленно.- Посмотрим, сколько это
продлится.
- Тыправ,Владимир,- сказаля медленно.- Посмотрим, сколько это
продлится.
- Не веришь, что это будет длиться долго?
- Как я могу верить?
-----------------------------------------
(1) Строка из Гете.
- Во что же ты веришь?
- В то, что с каждым днем мне становится хуже, - ответил я.
Незнакомыйчеловек,прихрамывая,шелповестибюлю.Мысиделив
полутьме,ия лишь смутно виделвошедшего. Однако его странная хромотав
ритме трех четвертей такта напомнила мне кого-то.
- Лахман, - сказал я вполголоса.
Незнакомец остановился и взглянул в мою сторону.
- Лахман! - повторил я.
- Моя фамилия Мертон, - ответил он.
Ящелкнулвыключателем. Из весьма жалкой люстры, представлявшей собою
наихудшийобразецмодернаначаладвадцатоговека,заструился
безрадостно-тусклый свет - желтый и синеватый.
- Боже мой! Роберт! -воскликнул вошедший с удивлением. -Ты жив? А я
думал, ты уже давно погиб.
- То же самое я думал о тебе. Но узнал тебя по походке.
- По моей хромоте в три четверти такта?
- По твоему вальсирующему шагу, Курт. Ты знаком с Меликовым?
- Конечно, знаком.
- Живешь здесь?
- Нет. Но иногда захаживаю.
- Теперь твоя фамилия Мертон?
- Да. А твоя?
- Росс. Имя осталось то же.
- Вот как люди встречаются, - сказал Лахман, слегка усмехнувшись.
Мынемногопомолчали.Всегдашняятягостнаяпаузапривстрече
эмигрантов.Никогдаведь не знаешь, окоми очемможно спрашивать. Не
знаешь, кого уже нет в живых.
- Ты слышал что-нибудь о Кане? - спросил я наконец.
И это был обычный прием. Сначала осторожно узнать олюдях,которые не
так уж близки твоему собеседнику.
- Он в Нью-Йорке, - ответил Лахман.
- Он тоже? Как ему удалось перебраться сюда?
- А каквсе перебиралисьсюда. Благодарятысяче случайностей. Никого
ведь из нас не было в составленном американцами списке знаменитостей.
Медиков выключил верхний свет и вытащил бутылку из-под стойки.
- Американская водка, - сказал он. -Нечто вроде калифорнийского бордо
или бургундского из Сан-Франциско.Илирейнского изЧили.Салют! Одно из
преимуществэмиграции втом, что приходится часто прощаться и посему можно
часто выпивать в честь новой встречи. Создается иллюзия долголетия.
Ни Лахман, ни я не ответили ему. Медиков был человеком иного поколения:
то, что нам еще причиняло боль, для него уже стало воспоминанием.
-Салют,Владимир!-Япервыйпрервал молчание.