- И почему мыне
родились йогами?
- Ябыудовольствовался меньшим -не родиться евреем вГермании,-
сказал Лахман-Мертон.
-Воспринимайте себя как первыхгражданмира,- невозмутимо заметил
Медиков. -Иведитесебясоответственно какпервооткрыватели.Настанет
время, и вам будут ставить памятники.
- Когда? - спросил Лахман.
- Где? - спросил я.
- На Луне, -сказалМедикови пошел кконторке,чтобывыдать ключ
постояльцу.
- Остряк, - сказал Лахман, поглядев ему вслед. - Ты работаешь на него?
- То есть?
- Девочки. При случае морфий и тому подобное.Кажется, он и букмекер к
тому же.
- Ты из-за этого сюда пришел?
- Нет. Я по уши влюбился в одну женщину. Ей, представь себе, пятьдесят,
она родом из Пуэрто-Рико, католичка и без ноги.Ей ампутировали ногу. У нее
шуры-мурысодниммексиканцем.Явнымсутенером.Запятьдолларовон
согласилсябы сам постелить нам постель.Но этого она не хочет. Нив коем
случае. Верит, что Господь Богвзирает на нас, сидя на облаке.И поночам
тоже. Я сказал ей: Господь Богблизорук.Уже давно. Не помогает. Но деньги
онаберет. Иобещает.Апотом смеется.И опять обещает. Что тынаэто
скажешь? Неужели я для этого приехал в Штаты? Черт знает что!
У Лахмана из-за хромоты появился комплекснеполноценности, но, судя по
егорассказам, раньше он пользовалсяфеноменальным успехом у дам. Обэтом
прослышалодинэсэсовец и затащилЛахмана в пивнушку штурмовиков в районе
Берлин-Вильмерсдорф - хотел его оскопить. Но эсэсовцу помешала полиция - это
было ещевтридцатьчетвертом.Лахман отделалсянесколькимишрамамии
четырьмя переломами ноги, которые плохо срослись. С тех порон стал хромать
ипристрастилсяк женщинамс легкими физическими изъянами. Остальноеему
безразлично, лишь бы дама обладала солидным и крепким задом. Даже во Франции
вневыносимотяжелыхусловияхЛахман продолжалсвою карьеру бабника. Он
уверял, что в Руане крутил любовь с трехгрудой женщиной, у которой к тому же
груди были на спине.
- Азадницау неетвердая, как камень, -протянул он мечтательно, -
горячий мрамор.
- Ты ничуть не изменился, Курт, - сказал я.
-Человеквообще не меняется. Несмотрянато,что дает себе тысячу
клятв.Когдатебякладутна обе лопатки,ты полонраскаяния, ностоит
вздохнуть свободнее, и все клятвызабыты, - Лахман на секунду задумался.-
Что это: героизм или идиотизм?
На его сером, изрезанном морщинами лбу выступили крупные капли пота.
-Героизм, - сказал я, - в нашемположениинадо украшать себя самыми
хвалебными эпитетами.Нестоит заглядывать чересчурглубоко в душу, иначе
скоро наткнешься на отстойник, куда стекаются нечистоты.
-Да и тытоже ничуть не изменился.
- Лахман-Мертон вытер пот солба
мятым носовым платком. - По-прежнему склонен к философствованию. Правда?
- Не могу отвыкнуть. Это меня успокаивает.
Лахман неожиданно усмехнулся:
- Дает тебе чувство превосходства! Вот в чем дело. Дешевка!
- Превосходство не может быть дешевкой.
Лахман умолк.
- Зачем возражать? - сказал он.И немного погодя со вздохом вытащил из
кармана пиджака какой-то предмет, завернутый в папироснуюбумагу.- Четки,
собственноручно освященные папой. Настоящее серебро и слоновая кость. Как ты
думаешь, на нее это подействует?
- Каким папой?
- Пием. Каким же еще?
- Бенедикт Пятнадцатый был бы лучше.
- Что? - Лахман взглянулна меня, явно сбитый с толку. - Ведь Бенедикт
умер. Что ты мелешь?
- Унегочувствопревосходства былоразвитосильнее.Какувсех
мертвецов, впрочем. И это уже не дешевка.
- Ах, вот как. Ты ведь тоже остряк! Совсем забыл.Последний раз, когда
я тебя видел...
- Замолчи! - сказал я.
- Что?
- Замолчи, Курт. Не надо.
- Ладно.-Лахман поколебалсясекунду.Потомжеланиеизлитьдушу
победило. Он развернул светло-голубую папиросную бумагу. - Маленький кусочек
оливковогодереваизГефсиманского сада. Подлинность заверена официально.
Неужели иэтонеподействует?-Лахман неотрываясьсмотрелнаменя
умоляющим взглядом.
- Конечно, подействует. А бутылки иорданской воды у тебя не найдется?
- Нет.
- Тогда налей.
- Что?
- Налейводыв бутылку. В вестибюле есть кран. Подмешай немного пыли,
чтобывыглядело естественно. Никто ведь ничегоне заподозрит,у тебяуже
естьнотариальнозаверенныечетки иоливковаяветвь.Не хватает только
иорданской водицы.
- Не наливать же ее в водочную бутылку!
- Отчего нет!Соскребем наклейку!У бутылки достаточно восточный вид.
Твоя пуэрториканка наверняка не пьет водку. В лучшем случае ром.
- Она пьет виски. Странно, правда?
- Нет.
Лахман задумался.
- Бутылкунадо запечатать- так будетправдоподобнее.Утебяесть
сургуч?
- Еще чего захотел? Визу и паспорт? Откуда у меня сургуч?
- У человекабываютсамые неожиданные вещи. Я,например,многолет
таскал с собой кроличью лапку, и когда...
- Может, у Меликова найдется?
- Верно! Он постоянно запечатывает посылки. Как я сам не додумался!
Лахман, хромая, отчалил.
Яоткинулсянаспинкукресла. Былопочтитемно. Тениипризраки
умчались на вечернюю улицу сквозь светлый двернойпроем. В зеркале напротив
тускло-сероепятнотщетнопыталось приобрести серебристый блеск.