- Без конца икрая.Вам
нравится Нью-Йорк?
- Очень.
- Почему?
- Потому что меня отсюда не гонят. Просто, не так ли?
Она глядела на меня, о чем-то размышляя.
- И вам этого довольно?
- Довольнодля маленького счастья.Счастья примитивногочеловека,у
которого есть жилье и еда.
- И этого достаточно? - повторила она.
- Дляначала-да.Приключения ужоченьнадоедают,если входят в
привычку.
Наташа рассмеялась.
-Счастьев укромном уголке,да? Всеэтовы придумали.Не верю ни
единому вашему слову.
- Я тоже. Но иногда я успокаиваю себя такими сентенциями.
Она опять рассмеялась.
- Чтобы не впасть в отчаяние, не так ли? Ох, как мне все это знакомо!
- Куда теперь пойдем? - спросил я.
- Большая проблема большого города. Все заведения скоро надоедают.
- Как насчет ресторана "Эль Марокко"?
Она нежно пожала мне руку,
- Сегодняувас в голове одни рестораныдлямиллионеров,будтовы
богатый владелец обувной фабрики.
- Надо же мне продемонстрировать новый костюм.
- А не меня?
- Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос. Мы прошли в малый зал "Эль
Марокко", ане в просторный с потолком в звездах и с полосатыми, как зебры,
диванами. В малом зале Карл Инвальд исполнял венские песни.
- Что вы будете пить? - спросил я.
- "Русскую тройку".
- Что это такое?
-"Русскаятройка"?Водка,имбирноепивоилимонныйсок.Очень
освежает.
- Я тоже попробую.
Наташа забралась с ногами на диван, оставив туфли на полу.
- В отличие отамериканцев я не так ужобожаю спорт, - сказала она. -
Не умею ездитьверхом,плавать или играть втеннис. Яиз тех,кто любит
валяться на диване и болтать.
- Что вы еще можете о себе рассказать?
- Ясентиментальна, романтична и невыносима. Обожаю дешевую романтику.
И чем дешевле, тем лучше. Ну, как "Русская тройка"?
- Великолепно.
- А венские песни?
- Тоже чудесны.
-Хорошо. - Онауютноустроиласьвуглу дивана.-Иногдапросто
необходимо,чтоб тебязахлестнула волнасентиментальности итызабыло
всякой осмотрительности и хорошем вкусе. Потомможно отряхнутьсяи вдоволь
посмеяться над собой. Так и поступим.
- Я уже встал.
В Наташе было что-то кошачье-веселое и вместе с тем печальное. И личико
у нее было маленькое, с серыми глазами под густой копной волос.
- Давайте сразу и начнем, - сказала она.- У меня несчастная любовь, я
во всем разочарована, одинока, нуждаюсьв утешении, ни о чем не хочу больше
слышать и не знаю, для чего живу.
- У меня несчастная любовь, я
во всем разочарована, одинока, нуждаюсьв утешении, ни о чем не хочу больше
слышать и не знаю, для чего живу. Хватит для начала.- Она сделалабольшой
глоток и выжидающе посмотрела на меня.
- Нет, - возразил я. - Все это лишь детали.
- И то, что я не знаю, для чего живу?
- А кто это знает? Если же кто-то и знает, то это лишь усложняет жизнь.
Она внимательно посмотрела на меня.
- Вы серьезно?
- Разумеется, нет. Мы несем чепуху. Вы же этого хотели?
- Не совсем. Только отчасти.
К столу подошел пианист и поздоровался с Наташей.
-Карл,-сказалаона,-сыграйте,пожалуйста,ариюиз"Графа
Люксембурга".
- С превеликим удовольствием.
Карл начал играть. Он очень хорошо пел и был великолепным пианистом.
Кто 6 мог счастью назвать точный срок
И вновь скрыться из глаз земных дорог.
Наташаслушалаего,погруженнаявсвоимысли.Привсейсвоей
банальности, мелодия была прекрасная, но слова, как всегда, дурацкие.
- Как вы это находите? - спросила Наташа.
- Мещанская песенка.
Она раздумывала всего лишь мгновение.
- Тогдавам этоне может не нравиться. Как счастье в укромном уголке,
которое вы так высоко цените. Умная каналья, подумал я.
- Вы не можете обойтись без критики? - вдруг спокойнопроговорила она.
- Не можете от этого отказаться? Боитесь оскоромиться?
Самыйуместный вопросв ночном нью-йоркскомресторане!Я злилсяна
себя, потомучто она была права. Как это ни отвратительно, все свои мысли я
излагалсчистонемецкойобстоятельностью.Мнетолько нехваталоеще
заняться пространным описанием увеселительных заведений-от седой старины
до наших дней, подробно остановившись на танцевальных салонах и ночных барах
в период после первой мировой войны.
- Эта ария напоминает мне давно прошедшее, довоенные времена, -сказал
я. - Это очень старая ария - ее знал еще мой отец. Помнится, ондаже иногда
пел ее. Это был хрупкий мужчина, любивший старые вещи и старые сады. Я часто
слышал этуарию. Обычная сентиментальная арияиз оперетты, но в сумеречных
садах венскихпригородови деревень,где присветесвечей подвысокими
орешникамиикаштанамипьютмолодоевино,онаутрачиваласвою
сентиментальность.Онащемитдушу,еслислушатьееприсвечах,в
неназойливомсопровождении скрипки, гитары и губнойгармоники,под мягким
покровомночи.Я уже давно ее не слышал.Тогдапели ещеодну песню:"И
музыке конец, вина всего лишь капля".
- Карл наверняка ее знает.
- Но мне не хотелось бы, чтобы ее сейчас исполняли. Это было последнее,
чтоя слышалпередтем,как нацистызаняли Австрию.