Потом пошли только
марши.
Наташа на минуту задумалась.
- Ариюиз"ГрафаЛюксембурга" Карл непременно будетповторять. Если
хотите, я попрошу, чтобы он этого не делал.
- Он ведь ее только что спел.
- Когда я здесь, он исполняет ее по нескольку раз.
- Но мы ведь уже были здесь. А этой арии я не слышал.
- Тогда у него был свободный вечер и играл кто-то другой.
- Я слушаю это с таким же удовольствием, как и вы.
- Правда? Это не вызывает у вас печальных воспоминаний?
- Видители,многоезависит от индивидуальноговосприятия.В конце
концов, все воспоминания печальны, ибо они связаны с прошлым.
Она принялась рассматривать меня.
- Не пора ли снова выпить "Русской тройки"?
- Непременно. -Теперь я стал рассматриватьНаташу. Онанеобладала
трагической красотой Кармен,но лицо ее отличалосьудивительной живостью -
глаза ее то искрились озорным, мгновенно рождающимся, агрессивным юмором, то
вдруг становились мечтательно-нежными.
- Что этовы такуставились? - Она испытующепосмотрела на меня. - У
меня что, нос блестит?
-Нет.Ятолькоподумал:почемувытакдружелюбно относитеськ
официантам и пианистам и так агрессивны к своим друзьям.
- Потому что официанты беззащитны. - Она снова посмотрелана меня. - Я
действительно очень агрессивна? Или это вы излишне впечатлительны?
- Да. Вероятно, я чрезмерно впечатлителен.
Она рассмеялась.
- Высамине верите тому, что говорите. Никто не считает себя излишне
впечатлительным. Признайтесь, не верите?
- Отчасти все же верю.
Карл вторично запел арию из "Графа Люксембурга".
- Я вас предупреждала, - шепнула Наташа.
Вошлинесколькочеловеки кивнули ей.И раньше ужекое-ктосней
здоровался.Оназнала здесь многих - это я уже заметил.Затем двое мужчин
подошли к столику и заговорили с ней. Я стоял рядом, и у меня вдруг возникло
ощущение, какоебывает,когдасамолетпопадаетввоздушную яму.Почва
уходилаиз-подног,всерушилосьиплылоуменяпередглазами-
зелено-голубые полосатые стены, бесчисленные лица и проклятаямузыка, - все
раскачивалось, будто я внезапно потерял равновесие. Тут дело было не в водке
и не в гуляше - гуляш был отличный, а водки я выпил слишкоммало. Вероятно,
со злостьюдумал я, виной тому воспоминание о Вене и моем покойном отце, не
успевшем вовремя бежать.
Мой взглядупална рояль ина Карла Инвальда,явиделего пальцы,
бегавшиепо клавишам, но ничего не слышал. Потом все стало на свое место. Я
сделалглубокий вдох-уменя было такоечувство,будто явернулся из
далекого путешествия.
-Здесь стало слишком людно, - сказала Наташа. - Вэто время какраз
кончаются спектакли.
- Вэто время какраз
кончаются спектакли. Пойдем?
Театры закрываются,думаля, и ночные ресторанызаполняютв полночь
миллионеры и сутенеры, идет война, а я где-то посредине. Это была вздорная и
несправедливаямысль,ибомногиепосетителибыливвоеннойформе,и
наверняка невсеони-тыловыекрысы; безусловно,здесьнаходилисьи
отпускникис фронта. Но сейчас мне былоне досправедливости. Меня душила
бессильная ярость.
Здороваясьи обмениваясь улыбкамисо знакомыми, мы прошлипоузкому
проходу, где находилисьтуалет и гардероб, и выбрались наружу. Улица дышала
теплом и влагой. У входавыстроились в ряд такси. Швейцар распахнулдверцу
одной из машин.
- Не нужно такси, - сказала Наташа. - Я живу рядом.
Улица стала темнее. Мы подошли к ее дому. Она потянулась, как кошка.
-Люблютакие ночные разговоры обо всем ини о чем, - сказала она. -
Все, что я вам наговорила, разумеется, неправда.
Яркий свет уличного фонаря упал на ее лицо.
- Конечно, - подтвердиля, все еще кипя от бессильной злобы, вызванной
жалостью к себе.
Я обнял ее и поцеловал, ожидая, что она с гневом оттолкнет меня.
Ноэтогонепроизошло.Онатолькопосмотреланаменястранным,
спокойным взглядом, постояла немного и молча вошла в дом.
XII
Я вернулсяотадвоката. Бетти Штейндала мне сто долларов для уплаты
первого взноса. Глядя на часы с кукушкой, я пытался торговаться, но адвокат,
чуждыйкаких бы тони былосантиментов, былтверд, как алмаз. Я дошел до
того, чтодажерассказал емукое-что изсвоейжизни в последние годы. Я
знал, что многое ему уже известно- вовсякомслучае всенеобходимое для
продлениямоеговида нажительство.Итемне менеемне казалось,что
некоторые детали могут настроить его более благожелательно. Пятьсот долларов
для меня - огромная сумма.
-Поплачьтесьему в жилетку,-посоветовала мнеБетти.-А вдруг
поможет. К тому же все, что вы рассказываете, - чистая правда.
Но ничего у меня невышло.Адвокат сказал, что он уже и так пошел мне
навстречу,ибоего обычныйгонорар намного выше.Не помоглии ссылки на
судьбу эмигранта, лишенноговсякихсредствк существованию Адвокат просто
рассмеялся мне в лицо.
- Таких эмигрантов,каквы,в Америку ежегодноприезжаетболее ста
пятидесяти тысяч. Здесь вы отнюдь не являетесь трогательным исключением. Что
вы хотите? Вы здоровы, сильны, молоды. Так начинали все наши миллионеры.И,
насколько я могу судить, вы уже прошли стадию мойщика посуды. Ваше положение
не так уж плохо. Знаете, что действительно плохо? Плохо быть бедным, старым,
больным и плохо быть евреем в Германии! Вотэто плохо. А теперь прощайте! У
меня есть дела поважнее. Не забудьте точно в срок уплатить следующий взнос!
Хорошо еще,что он не потребовал дополнительного гонорара зато,что
выслушал меня.