Всю вторую половину дня я выслушивал наставления Силверса. Он разучивал
со мной очередной трюк:
я должен был говорить покупателю, что картины нет, хотя насамомделе
она находиласьу Силверса в кабинете. Мненадлежало говорить,что картина
сейчас у одного из Рокфеллеров, Фордов или Меллонов.
-Выпредставитьсебене можете, как этодействуетна клиента,-
наставлял меня Силверс. - Снобизм и зависть - неоценимые союзники антиквара.
Есликартинахотьразвыставляласьв Лувре иливмузееМетрополитен,
ценностьеезначительновозрастает.Обывателям, покупающимпроизведения
искусства,достаточнознать,чтокартинойинтересуетсякакой-нибудь
миллионер, чтобы она поднялась в цене.
- Даже тем, которые действительно любят картины?
-Выхотитесказать-настоящимколлекционерам?Онимало-помалу
вымирают.Теперьпроизведения искусства собирают,чтобы вкладывать деньги
или хвастаться ими.
- А раньше было не так?
Силверс посмотрел на меня с иронией.
- В спокойныевременаделообстоит иначе:тогда истинноепонимание
искусстваможетформироватьсяпостепенно,втечениежизниодного-двух
поколений.После каждой войны происходитперераспределениесобственности:
одниразоряются,другиеобогащаются. Старыеколлекцииидутсмолотка.
Нуворишистановятсяколлекционерами.Отнюдьнеизнеутолимойлюбвик
искусству. Почему у спекулянта землей или фабриканта оружия вдруг появляется
такаялюбовь? Онаобнаруживаетсялишьпослепервыхмиллионов.Главным
образом потому, что жена теряет покой, если у них нет ни одной картины Моне,
тогдакакуДжонсонов целых две.Этотакже,какс"кадиллаками"и
"линкольнами".-Силверс рассмеялсясвоимдобродушным гортаннымсмехом,
отчего у него забулькало в груди. - Бедные картины! Ими торгуют, как рабами.
- Продали бы вы картину какому-нибудь бедняку за часть стоимости только
потому,чтокартинадля него милее жизни,ноунегонетденег, чтобы
заплатить за нее? - спросил я.
Силверс погладил подбородок.
-Тут легко солгатьиответить: да. И все жея этогоне сделал бы.
Бедняк может каждыйдень бесплатно ходить вмузей Метрополитенисколько
душе угодно любоваться полотнами Рембрандта, Сезанна, Дега,Энгра и другими
произведениями искусства за пять столетий.
- Ну,а если ему этогомало? -не унимался я.- Может,ему хочется
иметь усебя какую-нибудь картину, чтобы всегда, в любое время, даже ночью,
молиться на нее?
- Тогда пусть покупает себе репродукции пастелей и рисунков, - без тени
смущенияответилСилверс.-Онитеперьнастолькохороши,чтодаже
коллекционеры попадаются на удочку, принимая их за оригиналы.
Его не так-то просто было сбить с толку. Да я к этому и не стремился. Я
невольновсе время мысленновозвращалсяк похоронам.Когда яуходилот
Бетти, Кармен вдруг воскликнула: "Бедный господин Моллер! Теперь его сжигают
в крематории!" Какое идиотство- до сих пор называть его "господином"! Меня
это разозлило и вместес тем рассмешило. Отвсегоэтого утра, какзубная
боль,осталась только мысль о крематории. И этобыл не просто образ. Я это
видел в действительности. Я знаю, что происходит, когда мертвец вздымается в
огне, будто от невыносимой боли, когда лицоего, озаренное пламенем горящих
волос, искажается душераздирающейгримасой. Я знал и как выглядят в пламени
глаза.
-УстарогоОппенгеймера,-спокойнопродолжалСилверс,-была
прекрасная коллекция, но он с нейпорядком намучился. Дваждыу него что-то
похищали. Один раз ему, правда, вернули картину,после чего он был вынужден
застраховатьколлекцию на большую сумму,чтобы чувствовать себяспокойно.
Тогдаонастала для негослишком дорогой.Но он действительнонастолько
любил картины, что если бы потерял их, никакая страховка не была бы для него
достаточной компенсацией.Поэтому,опасаясь новых ограблений,он перестал
выходить издому. И наконец пришел к решению продатьвсю коллекциюодному
музею вНью-Йорке. После этого он сразу обрелсвободу, получил возможность
ездить куда и когдахотел - у него появилось достаточно денег длявсех его
прихотей.А если он желал видетьсвои картины, тошелв музей,гдеуже
другим людям приходилось беспокоиться о страховке и ограблениях. Теперь он с
презрением взирает на коллекционеров:всамомделе, ведь трудносказать,
картины ли являются их узниками или они сами являются узниками своих картин.
- И Силверс опять залился своим булькающим смехом. - Кстати, совсем неплохая
острота!
Я смотрелна него и сгоралотзависти. Какаяналаженная, устроенная
жизнь!Он, правда, былнемного циник, ироничныйихолодныйбизнесмен, и
пламя, в котором агонизировало искусство,было длянеголишьпламенемв
уютномкамине. Люди такого склада моглиготовить себе пищуи жаритьфиле
миньон на раскаленнойлавечужих страстей.Если бы можно было всему этому
научиться! Хотел ли я этого на самом деле? Трудно сказать, но сегодня хотел.
Мне было жутко опять возвращаться в свой темный гостиничный номер.
Заворачивая за угол, я увидел стоявший перед гостиницей "роллс-ройс". Я
прибавилшагу,чтобызастатьНаташуПетрову.Когдачего-нибудьочень
хочется, оноускользаетот тебя в последний момент- мне нераз,и даже
довольно часто, приходилось это испытывать.
- Вот он! -воскликнула Наташа, когда я вошел в плюшевый холл. - Сразу
же дадим ему водки. Или сейчас слишком жарко?
-Надонаучиться делать"Русскуютройку",-сказаля. -Летом в
Нью-Йорке - как в огромной пекарне. В Париже совсем другое дело.
-Сегодня я опятьвыступаю вроли авантюристки, - сказала Наташа.