Правда, я знал, что умею по-настоящему дружить с мужчинами, но я не представлял себе, за что, собственно, меня
могла бы полюбить женщина. Я думал, видимо, всT сведется только к одной этой ночи, а потом мы проснемся, и всT кончится.
Забрезжил рассвет. Я лежал неподвижно. Моя рука под ее головой затекла и онемела. Но я не шевелился, и только когда она повернулась во сне и
прижалась к подушке, я осторожно высвободил руку. Я тихонько встал, побрился и бесшумно почистил зубы. Потом налил на ладонь немного одеколона и
освежил волосы и шею.
Было очень странно - стоять в этой безмолвной серой комнате наедине со своими мыслями и глядеть на темные контуры деревьев за окном.
Повернувшись, я увидел, что Пат открыла глаза и смотрит на меня. У меня перехватило дыхание.
- Иди сюда, - сказала она.
Я подошел к ней и сел на кровать.
- ВсT еще правда? - спросил я.
- Почему ты спрашиваешь?
- Не знаю. Может быть, потому, что уже утро. Стало светлее.
- А теперь дай мне одеться, - сказала она. Я поднял с пола ее белье из тонкого шелка. Оно было совсем невесомым. Я держал его в руке и думал,
что даже оно совсем особенное. И та, кто носит его, тоже должна быть совсем особенной. Никогда мне не понять ее, никогда.
Я подал ей платье. Она притянула мою голову и поцеловала меня.
Потом я проводил ее домой. Мы шли рядом в серебристом свете утра и почти не разговаривали. По мостовой прогромыхал молочный фургон. Появились
разносчики газет. На тротуаре сидел старик и спал, прислонившись к стене дома. Его подбородок дергался, - казалось, вотвот он отвалится.
Рассыльные развозили на велосипедах корзины с булочками. На улице запахло свежим теплым хлебом. Высоко в синем небе гудел самолет. - Сегодня? -
спросил я Пат, когда мы дошли до ее парадного.
Она улыбнулась.
- В семь? - спросил я.
Она совсем не выглядела усталой, а была свежа, как после долгого сна. Она поцеловала меня на прощанье. Я стоял перед домом, пока в ее комнате
не зажегся свет.
Потом я пошел обратно. По пути я вспомнил всT, что надо было ей сказать, - много прекрасных слов. Я брел по улицам и думал, как много я мог
бы сказать и сделать, будь я другим. Потом я направился на рынок. Сюда уже съехались фургоны с овощами, мясом и цветами. Я знал, что здесь можно
купить цветы втрое дешевле, чем в магазине. На все деньги, оставшиеся у меня, я накупил тюльпанов. В их чашечках блестели капли росы. Цветы были
свежи и великолепны.
Продавщица набрала целую охапку и обещала отослать всT Пат к одиннадцати часам. Договариваясь со мной, она рассмеялась и добавила к букету
пучок фиалок.
- Ваша дама будет наслаждаться ими по крайней мере две недели, - сказала она. - Только пусть кладет время от времени таблетку пирамидона в
воду.
Я кивнул и расплатился. Потом я медленно пошел домой.
X
В мастерской стоял отремонтированный форд. Новых заказов не было. Следовало что-то предпринять. Кестер и я отправились на аукцион. Мы хотели
купить такси, которое продавалось с молотка. Такси можно всегда неплохо перепродать.
Мы проехали в северную часть города. Под аукцион был отведен флигель во дворе. Кроме такси, здесь продавалась целая куча других вещей:
кровати, шаткие столы, позолоченная клетка с попугаем, выкрикивавшим «Привет, миленький!», большие старинные часы, книги, шкафы, поношенный
фрак, кухонные табуретки, посуда - всT убожество искромсанного и гибнущего бытия.
Мы пришли слишком рано, распорядителя аукциона еще не было.
Побродив между выставленными вещами, я начал листать зачитанные дешевые издания греческих и римских классиков с множеством карандашных
пометок на полях. Замусоленные, потрепанные страницы. Это уже не были стихи Горация или песни Анакреона, а беспомощный крик нужды и отчаяния
чьей-то разбитой жизни.
Эти книги, вероятно, были единственным утешением для их владельца, он хранил их до последней возможности, и уж если их пришлось принести
сюда, на аукцион, - значит, всT было кончено.
Кестер посмотрел на меня через плечо:
- Грустно всT это, правда?
Я кивнул и показал на другие вещи:
- Да, Отто. Не от хорошей жизни люди принесли сюда табуретки и шкафы.
Мы подошли к такси, стоявшему в углу двора. Несмотря на облупившуюся лакировку, машина была чистой. Коренастый мужчина с длинными большими
руками стоял неподалеку и тупо разглядывал нас.
- А ты испробовал машину? - спросил я Кестера.
- Вчера, - сказал он. - Довольно изношена, но была в прекрасных руках. Я кивнул:
- Да, выглядит отлично. Ее мыли еще сегодня утром. Сделал это, конечно, не аукционист.
Кестер кивнул головой и посмотрел на коренастого мужчину:
- Видимо, это и есть владелец. Вчера он тоже стоял здесь и чистил машину.
- Ну его к чертям! - сказал я. - Он похож на раздавленную собаку.
Какой-то молодой человек в пальто с поясом пересек двор и подошел к машине.
У него был неприятный ухарский вид.
- Вот он, драндулет, - сказал он, обращаясь то ли к нам, то ли к владельцу машины, и постучал тростью по капоту. Я заметил, что хозяин
вздрогнул при этом.
- Ничего, ничего, - великодушно успокоил его человек в пальто с поясом, - лакировка всT равно уже не стоит ни гроша. Весьма почтенное старьT.
В музей бы его, а? - Он пришел в восторг от своей остроты, громко расхохотался и посмотрел на нас, ожидая одобрения. Мы не рассмеялись. -
Сколько вы хотите за этого дедушку? - обратился он к владельцу.
Хозяин молча проглотил обиду. - Хотите отдать его по цене металлического лома, не так ли? - продолжал тараторить юнец, которого не покидало
отличное настроение. - Вы, господа, тоже интересуетесь? - И вполголоса добавил: - Можем обделать дельце. Пустим машину в обмен на яблоки и яйца,
а прибыль поделим.
Чего ради отдавать ему лишние деньги! Впрочем, позвольте представиться: "Гвидо Тисс из акционерного общества ёАугека''.
Вертя бамбуковой тростью, он подмигнул нам доверительно, но с видом превосходства. «Этот дошлый двадцатипятилетний червяк знает всT на
свете», - подумал я с досадой. Мне стало жаль владельца машины, молча стоявшего рядом.
- Вам бы подошла другая фамилия. Тисс не звучит, - сказал я.
- Да что вы! - воскликнул он польщенно. Его, видимо, часто хвалили за хватку в делах.
- Конечно, не звучит, - продолжал я. - Сопляк, вот бы вам как называться, Гвидо Сопляк.
Он отскочил назад.
- Ну конечно, - сказал он, придя в себя. - Двое против одного...
- Если дело в этом, - сказал я, - то я и один могу пойти с вами куда угодно.
- Благодарю, благодарю! - холодно ответил Гвидо и ретировался.
Коренастый человек с расстроенным лицом стоял молча, словно всT это его не касалось; он не сводил глаз с машины.
- Отто, мы не должны ее покупать, - сказал я.