Три товарища - Ремарк Эрих Мария 8 стр.


«С ума сошел», - подумал я и

покачал головой. Потом опять снял трубку и позвонил Кестеру:

- Билеты еще у тебя, Отто?

- Да.

- Ну и отлично. Так я пойду с тобой на бокс. После бокса мы еще немного побродили по ночному городу. Улицы были светлы и пустынны. Сияли

вывески. В витринах бессмысленно горел свет. В одной стояли голые восковые куклы с раскрашенными лицами. Они выглядели призрачно и развратно. В

другой сверкали драгоценности. Потом был магазин, залитый белым светом, как собор. Витрины пенились пестрым, сверкающим шелком. Перед входом в

кино на корточках сидели бледные изголодавшиеся люди. А рядом сверкала витрина продовольственного магазина. В ней высились башни консервных

банок, лежали упакованные в вату вянущие яблоки, гроздья жирных гусей свисали, как белье с веревки, нежно-желтыми и розовыми надрезами мерцали

окорока, коричневые круглые караваи хлеба и рядом копченые колбасы и печеночные паштеты.

Мы присели на скамью в сквере. Было прохладно. Луна висела над домами, как большая белая лампа. Полночь давно прошла. Неподалеку на мостовой

рабочие разбили палатку. Там ремонтировали трамвайные рельсы. Шипели сварочные аппараты, и снопы искр вздымались над склонившимися темными

фигурами. Тут же, словно полевые кухни, дымились асфальтные котлы.

Мы сидели; каждый думал о своем.

- А странно вот так в воскресенье, Отто, правда? Кестер кивнул.

- В конце концов радуешься, когда оно уже проходит, - сказал я задумчиво.

Кестер пожал плечами:

- Видимо, так привыкаешь гнуть спину в работе, что даже маленькая толика свободы как-то мешает. Я поднял воротник:

- А что, собственно, мешает нам жить, Отто? Он поглядел на меня улыбаясь:

- Прежде было такое, что мешало, Робби.

- Правильно, - согласился я. - Но всT-таки? Вспышка автогена метнула на асфальт зеленые лучи. Палатка на рельсах, освещенная изнутри,

казалась маленьким, уютным домиком.

- Как ты думаешь, ко вторнику покончим с кадилляком? - спросил я.

- Возможно, - ответил Кестер. - Ас чего это ты?

- Да просто так.

Мы встали.

- Я сегодня малость не в себе, Отто, - сказал я.

- С каждым случается, - ответил Кестер. - Спокойной ночи, Робби.

- И тебе того же, Отто.

Потом я еще немного посидел дома. Моя конура вдруг совершенно перестала мне нравиться. Люстра бьша отвратительна, свет слишком ярок, кресла

потерты, линолеум безнадежно скучен, умывальник, кровать, и над ней картина с изображением битвы при Ватерлоо, - да ведь сюда же нельзя

пригласить порядочного человека, думал я. Тем более женщину. В лучшем случае - только проститутку из «Интернационаля».

III

Во вторник утром мы сидели во дворе нашей мастерской и завтракали. Кадилляк был готов. Ленц держал в руках листок бумаги и торжествующе

поглядывал на нас.

Он числился заведующим отделом рекламы и только что прочел Кестеру и мне текст составленного им объявления о продаже машины. Оно начиналось

словами: «Отпуск на юге в роскошном лимузине», - и в общем представляло собой нечто среднее между лирическим стихотворением и гимном.

Мы с Кестером некоторое время помолчали. Нужно было хоть немного прийти в себя после этого водопада цветистой фантазии.

Ленц полагал, что мы сражены.

- Ну, что скажете? В этой штуке есть и поэзия и хватка, не правда ли? - гордо спросил он.

- В наш деловой век нужно уметь быть романтиком, в

этом весь фокус. Контрасты привлекают.

- Но не тогда, когда речь идет о деньгах, - возразил я.

- Автомобили покупают не для того, чтобы вкладывать деньги, мой мальчик, - пренебрежительно объяснял Готтфрид. - Их покупают, чтобы тратить

деньги, и с этою уже начинается романтика, во всяком случае для делового человека. А у большинства людей она на этом и кончается. Как ты

полагаешь, Отто?

- Знаешь ли... - начал Кестер осторожно.

- Да что тут много разговаривать! - прервал его я. - С такой рекламой можно продавать путевки на курорт или крем для дам, но не автомобили.

Ленц приготовился возражать.

- Погоди минутку, - продолжал я. - Нас ты, конечно, считаешь придирами, Готтфрид. Поэтому я предлагаю - спросим Юппа. Он - это голос народа.

Юпп, наш единственный служащий, пятнадцатилетний паренек, числился чем-то вроде ученика. Он обслуживал заправочную колонку, приносил нам

завтрак и убирал по вечерам. Он был маленького роста, весь усыпан веснушками и отличался самыми большими и оттопыренными ушами, которые я

когда-либо видел. Кестер уверял, что если бы Юпп выпал из самолета, то не пострадал бы. С такими ушами он мог бы плавно спланировать и

приземлиться. Мы позвали его. Ленц прочитал ему объявление.

- Заинтересовала бы тебя такая машина, Юпп? - спросил Кестер.

- Машина? - спросил Юпп.

Я засмеялся.

- Разумеется, машина, - проворчал Готтфрид. - А что ж, по-твоему, речь идет о лошади?

- А есть ли у нее прямая скорость? А как управляется кулачковый вал?

Имеются ли гидравлические тормоза? - осведомился невозмутимый Юпп.

- Баран, ведь это же наш кадилляк! - рявкнул Ленц.

- Не может быть, - возразил Юпп, ухмыляясь во всT лицо.

- Вот тебе, Готтфрид, - сказал Кестер, - вот она, современная романтика.

- Убирайся к своему насосу, Юпп. Проклятое дитя двадцатого века!

Раздраженный Ленц отправился в мастерскую с твердым намерением сохранить весь поэтический пыл своего объявления и подкрепить его лишь

некоторыми техническими данными.

x x x

Через несколько минут в воротах неожиданно появился старший инспектор Барзиг. Мы встретили его с величайшим почтением. Он был инженером и

экспертом страхового общества «Феникс», очень влиятельным человеком, через которого можно было получать заказы на ремонт. У нас с ним

установились отличные отношения. Как инженер он был самим сатаной, и его ни в чем невозможно было провести, но как любитель бабочек он был мягче

воска. У него была большая коллекция, и однажды мы подарили ему огромную ночную бабочку, залетевшую в мастерскую. Барзиг даже побледнел от

восторга и был чрезвычайно торжествен, когда мы преподнесли ему эту тварь. Оказалось, что это «Мертвая голова», очень редкостный экземпляр, как

раз недостававший ему для коллекции. Он никогда не забывал этого и доставал нам заказы на ремонт где только мог. А мы ловили для него каждую

козявку, которая только попадалась нам.

- Рюмку вермута, господин Барзиг? - спросил Ленц, уже успевший прийти в себя. - До вечера не пью спиртного, - ответил Барзиг. - Это у меня

железный принцип.

- Принципы нужно нарушать, а то какое же от них удовольствие, - заявил Готтфрид и налил ему. - Выпьем за грядущее процветание «Павлиньего

глаза» и «Жемчужницы!»

Барзиг колебался недолго.

Назад Дальше