СтехпорСарториусизредкаповторялсвоезнакомствосночными
кондукторшами, - иногда удачно, но чаще всего нет.Кондукторшапервой ночи
пригласила его ночевать,когдаон сказал, чтохочет спать, и положила его
рядомсосвоейбабушкойнаширокуюстаринную кровать,гдеонхорошо
выспался.
На другой вечер Сарториус вышел на бульвар, где стоит памятник Пушкину.
Он оставил футляр внизуи вошелнаподножие памятника, на высоту всех его
ступеней. Оттуда он сыграл, воображая себя перед всей Москвой,свое любимое
сочинение о воробье - о том, как воробей полетелзапростым зерном куда-то
недалеко и там наелсясреди многочисленных животных. Но скрипка разыгралась
почтисама, скрипачосторожнопоследовал заее усложняющейся мелодией, -
музыкальная тема расширилась и судьба воробья переменилась. Он не долетел до
ближнейпищи: стихия ветра схватила егои понесла вдаль, в ужас, и воробей
окоченел от скорости своего полета, но он встретил ночь, - темнота скрыла от
него высоту и пространство, он согрелся, уснул, сжался во сне в мелкий комок
и упал вниз, в рощу на мягкую ветку, проснулся в тишине, на заре незнакомого
дня, среди ликующих неизвестных ему птиц. Музыкантазаслушались прохожие, в
егофутлярназемлепотеклапочтибеспрерывнаязарплата;Сарториус
застыдился и не знал, что ему делать с деньгами, точно он не нищий.
Молодаяметростроевка,по-бабьирасставивногиипригорюнившись,
слушала Сарториусанедалеко отнего. Она была в мужскойпрозодежде,лишь
обнажавшей ее женскуюнатуру, умна ипрелестна черноволосым лицом; ясность
сердца блестелав еевзгляде, следы глины и машинного маслаотподземной
работы не портили ее тела, а украшали, как знак чести и непорочности.
Во время игры музыкант глядел на девушку-метростроевку равнодушно и без
внимания, непривлекаемый никакойеепрелестью:какартист,онвсегда
чувствовал в своей душе ещеболее лучшую имужественную прелесть,тянущую
волювпередмимо обычного наслаждения. Подконецигры из глаз Сарториуса
вышлислезы- емусамому понравиласьмузыка и он растрогался, номногие
слушатели его улыбались, а метростроевка вовсе смеялась.
Сарториусспустилсяспамятникаисозлобойобратилсякэтой
метростроевке:
- Эх ты, публика! Мыслить еще не умеет, а уже смеется над чувством.
-Этоиграете не вы, вы так не умеете, - ответиламетростроевка. - Я
знаю эту скрипку, на ней и я сумею играть...
- Не жалким таким девчонкам судить, хорошеньким на одну морду, - оценил
ее Сарториус. - У меня, может, весь Советский Союз шевелится в уме...
-Ах, вы - так, - загадочнопроизнесла метростроевка.- Вам кажется,
что вы знаменитый музыкант, значит, вы скучный дурак...
Она ушла от него по своим делам, аон пошел за нею иследил за нею до
еежилища, покаонане скрыласьв нем. Тогда Сарториуссел накакой-то
трамвай и уехална нем далеко за город.
Там он ходил и мучился, сидел около
ржаного поля,игралв безмолвии и уединении наскрипкеи неумел понять
способа ее устройства: почему онаот его игры разыгрывается затем сама и не
вполне слушается его. Он не знал физики и техники, он мог только чувствовать
однидушевные страсти и тревожный,напряженный ход человеческого сердца, а
это непринадлежитктвердым телам; скрипка же вполне жестка иочевидна.
Удаленная Москванежно гудела как большая музыка; ееэлектрическоезарево
небосклон отражал обратноназемлю - и ужесамый бедныйсвет заходилдо
здешней ржаной нивы и он лежал на ее колосьяхкак ранняя, неверная заря. Но
былаещепоздняяночь.Сарториуссвожделением слушалдальнюю Москву,
смотрел на небесную электрическую зарю и думал, что все это тайная музыка, и
снова пускал в ход свою скрипку, слушая , как собирается вокруг нее все, что
кажется немым идиким,и вторитнеискуснойигре девственными, спекшимися
устами.
4
МетростроевскаяработницаЛида Осипова, слушавшаяигруСарториуса у
памятникаПушкину,жила напятомэтаже новогодома,вдвухнебольших
комнатах.В этомдомежилилетчики,конструкторы,различныеинженеры,
философы, экономическиетеоретикиипрочиепрофессии. Окнаееквартиры
выходили поверхокрестныхмосковскихкрыш,ичастобывало,чтоЛида,
вернувшись послесмены и вымывшись, ложилась животомна подоконник. Волосы
еесвисаливниз,ионаслушала,какшумитвсемирныйгородвсвоей
торжественной энергии и раздается иногдасмеющийся голос человека из гулкой
тесноты бегущих механизмов. Подняв голову, Лида видела, как восходитпустая
неимущаялуна напогасшее небо,и чувствовала в себесогревающее течение
жизни... Ее воображение работало непрерывно и еще никогда не уставало, - она
чувствовалавуме происхождение различныхдел и мысленно принимала вних
участие;в одиночестве она наполняла весь мир своим вниманием иследила за
огнемфонарей,чтобонисветили,идумалаомашинах,деньиночь
напрягающихсявсвоей силе, чтоб горелсветв темноте, шлочтение книг,
мололась рожь моторами для утреннего хлебопечения, чтоб нагнеталась водапо
трубам в теплые души танцевальныхзал и происходило зачатье лучшейжизни в
горячих и крепких объятьях людей - во мраке, уединении, не видя своих лиц, в
чистомчувствеобъединенного счастья,-чтоб, наконец, -сиялогнеми
блестел радостью город ее юности, мировая столица человеческого труда, ума и
человечности. Лиде Осиповой не столько хотелось переживать самой эту жизнь и
наслаждаться,сколькообеспечиватьееуспех,- круглые суткистоятьу
тормозного крана паровоза, везя людейнавстречу другдругу,чинитьтрубу
водопровода, ездитьнакатке,прессуяновыйасфальт,вешатьлекарства
больнымнааналитических весах-ипотухнуть вовремя лампойнадчужим
поцелуем, вберявсебятотепло, которое толькочтобылосветом.