Но свое беспокойство Петр
Евсеевичтерпелневкачествестрадания,авкачестве
заботливойнужды, занимающей своим смыслом всю душу и делающей
поэтомунеощутимойсобственнуютяжестьжизни.СейчасПетр
Евсеевичнескольковолновалсязапаровоз,который с резкой
задыхающейся отсечкой пара, доходившейдонапряженныхчувств
ПетраЕвсеевича,взволакивал какие-то грубые грузы на подъем.
Петр Евсеевич остановилсяиссочувствиемпомощивообразил
мучениемашины,гнетущей вперед и на гору косность осадистого
веса.
-- Лишь бы что нелопнулонасцепках,--прошепталПетр
Евсеевич,сжимаязубымежзудящихдесен.--И лишь бы огню
хватило,-- ведьонтамводужжет!Пустьпотерпит,теперь
недалеко осталось...
Паровозсоскрежетом бандажей пробуксовывал подъем, но не
сдавался влипающему в рельсы составу. Вдруг паровоз тревожнои
частозагудел,просясквозного прохода: очевидно, был закрыт
семафор; машинистбоялся,что,остановившись,онзатемне
возьмет поезд в упор подъема.
"Ичтоэтоделается, господи боже мой!"-- горестно поник
Петр Евсеевич и энергично отправился на вокзал--рассмотреть
происшествие.
Паровоздалтрисвистка,чтоозначаетостановку, а на
вокзале Петр Евсеевич застал полное спокойствие. Он сел взале
третьегоклассаиначал мучиться: "Где же тут государство?--
думал Петр Евсеевич.--Гдежетутнаходитсяавтоматический
порядок?"
--Щепотко!--крикнул дежурный агент движения составителю
поездов.--Пропускайпятьдесятпервыйнавосьмую.Сделай
механикуиглавномуотметку,чтонастранзитом забили. Ты
растаскал там цистерны?
-- Так точно!-- ответил Щепотко.-- Большепоканичегоне
принимайте,--мнеставитьнекуда.Надопятьдесятпервый
сработать.
"Теперь все вполне понятно,-- успокоилсяПетрЕвсеевич.--
Государствотутесть,потомучтоздесь забота. Только надо
населению сказать, чтоб онотишесуществовало,иначемашины
лопнут от его потребностей".
СудовлетвореннымогорчениемПетрЕвсеевичпокинул
железнодорожныйузел,чтобыпосетитьближнююдеревню,под
названием Козьма.
ВтойКозьмежилодвадцатьчетыредвора.Дворы
расположились по склонам действующего оврагаиужесемьдесят
леттерпелитакоесостояние.Кромеоврага,деревню мучила
жажда, а от жажды люди ели плохо и не размножались как следует.
В Козьме не было свежей и утоляющейводы,--имелсянебольшой
пруд среди деревни, внизу оврага, но у этого пруда плотина была
насыпанаиз навоза, а вода поступала из-под жилья и с дворовых
хозяйственных мест. Весь навоз и мертвыеостаткичеловеческой
жизнисмывалисьвложбинупрудаитамотстаивалисьв
желто-коричневый вязкий суп, который не могслужитьутоляющей
влагой.
Весь навоз и мертвыеостаткичеловеческой
жизнисмывалисьвложбинупрудаитамотстаивалисьв
желто-коричневый вязкий суп, который не могслужитьутоляющей
влагой.Во время общегражданских заболеваний, а именно холеры,
тифа или урожая редкого хлеба, потому что в здешней почвебыло
малотучногодобра,-- люди в Козьме ложились на теплые печи и
там кончались, следя глазами за мухами и тараканами. В старину,
говорят, в Козьме было до стадворов,нотеперьнетследов
прошлойгустотынаселения.Растительные кущи покрыли обжитые
места вымороченных усадеб, и под теми кущами нетнигари,ни
плешиноткирпича или извести. Петр Евсеевич уже рылся там,--
он не верил, чтобы государство могло уменьшиться, он чувствовал
размножающуюся силу порядка и социальности, онвсюдунаблюдал
автоматический рост государственного счастья.
Крестьяне, проживающие в Козьме, уважали Петра Евсеевича за
подачуимнадеждыи правильно полагали, что их нужду в питье
должназнатьвсяРеспублика,аПетрЕвсеевичвтомих
поддерживал:
--Питьетебепредоставят,--обещалон.--Унасже
государство. Справедливость происходит автоматически, тем более
питье! Что это -- накожнаяболезнь,чтоли?Этовнутреннее
дело,-- каждому гражданину вода нужна наравне с разумом!
--Ну,ещебы!-- подтверждали в Козьме.-- Мы у советской
власти по водяному делу на первой заметке стоим.Череддойдет
-- и напьемся! Аль мы не пили сроду? Как в город поедешь, так и
пьешь.
--Совершенно верно,-- определял Петр Евсеевич.-- Да еще и
то надо добавочно оценить, что прижаждежизньидетсушеи
скупее, ее от томления больше чувствуешь.
--Отнеебезводыдетьсянекуда,--соглашались
крестьяне.-- Живешь -- будто головешку из костра проглотил.
--Этотаклишьмнительнокажется,--объяснилПетр
Евсеевич.-- Многое покажется, когда человеку есть желание пить.
Солнцетожевидитсятебе и нам жарой и силой, а его паром из
самовара можно зазастить и потушить -- сразу на скатертихолод
настанет.Этотолькотебеи нам так воображается в середине
ума...
Петр Евсеевич себя и государство всегда называл на "вы",а
населениена"ты",несознавая, в чем тут расчет, поскольку
население постоянно существует при государстве и обеспечивается
им необходимой жизнью.
Обычно вКозьмеПетруЕвсеевичупредлагаличего-нибудь
поесть -- не из доброты и обилия, а из чувства безопасности. Но
ПетрЕвсеевич никогда не кушал чужой пищи: ведь хлеб растет на
душевном наделе, и лишь на одну душу, а не надве,--такчто
естьПетруЕвсеичубыло не из чего. Солнце -- оно тоже горит
скупо и социально: более чем на одноготрудящегосяедокаоно
хлебане нагревает, стало быть, вкушающих гостей в государстве
быть не должно.
Среди лета деревня Козьма, как ивсесельскиеместности,
болела поносом, потому что поспевали ягоды в кустах и огородная
зелень.