Так как же, вы говорили, у вас с
рассказами? Я знаю, вы много потеряли оттого, что не яихпереписывала.А
рисунки к ним вы когда-нибудь заказываете? Да, кстати, не знакомыливыс
одним газетным художником - ах, что это я! Ведь я вас уже спрашивала. Хотела
бы я знать, в какой газете он работает. Странно, толькомневседумается,
что он и не думал о деньгах, которые,какядумала,можетмнезавещать
старуха Браун. Если б я знала кого-нибудь из газетных редакторов, я бы...
За дверью послышались легкие шаги Мисс Бэйтс увидела, ктоэто,сквозь
заднюю гребенку в прическе. Она вдруг порозовела, этамраморнаястатуя,-
чудо, которое видели только я да Пигмалион.
-Ведьвыизвинитеменя?-сказалаонамне,превращаясьв
очаровательную просительницу. - Это... это мистер Латроп. Может быть, он и в
самом деле не из- за денег, может быть, он и правда.
Разумеется, меня пригласили на свадьбу. После церемонии я отвел Латропа
в сторону.
- Вы художник, - сказал я. - Неужели вы до сих порнепоняли,почему
Мэгги Браун так сильно полюбила миссБэйтс,тоестьбывшуюмиссБэйтс?
Позвольте, я вам покажу.
На новобрачной было простое белое платье, падавшее красивыми складками,
наподобие одежды древних греков. Ясорвалнескольколистьевсгирлянды,
украшавшей маленькую гостиную, сделализнихвеноки,возложивегона
блестящие каштановыекосыурожденнойБэйтс,заставилееповернутьсяв
профиль к мужу.
- Клянусь честью! - воскликнул он - Ведь Ида вылитая женская головка на
серебряном долларе!
----------------------------------------------------------
1) - В то время - окружной прокурор США.
"Среди текста"
Перевод Е. Калашниковой
Он завладел моим вниманием, как только сошел с парома на Дебросс-стрит.
Он держался с независимостью человека, для которого нетольковесьземной
шар, но и вся вселенная не таит в себе ничего нового, и свеличественностью
вельможи, возвращающегосяпоследолголетнегоотсутствиявсвоиродовые
владения. Но, несмотря на этот независимо-величественныйвид,ясразуже
решил, что никогда прежде его нога не ступала на скользкую булыжную мостовую
Города Множества Калифов.
Нанембылсвободныйкосномкакого-тонеопределенного
синевато-коричневатого цвета и строгая круглая панама безтехзалихватских
вмятин иперекосов,которымисеверныефрантыуродуютэтоттропический
головной убор. А главное,вжизнисвоейяневиделболеенекрасивого
человека.Эгобылобезобразиенестолькоотталкивающее,сколько
поразительное; его создавала почти линкольновская грубость инеправильность
черт, внушавшая изумление и страх.Так,вероятно,выгляделиафриты,или
джины, выпущенные рыбаком из запечатанного сосуда.
Так,вероятно,выгляделиафриты,или
джины, выпущенные рыбаком из запечатанного сосуда. Звали его Джадсон Тэйт; я
это узнал потом, но для удобства рассказа буду с самого начала называтьего
по имени. На шее у него был зеленыйшелковыйгалстук,пропущенныйсквозь
топазовое кольцо, а в руке - трость из позвонков акулы.
Джадсон Тэйт обратился ко мне с пространными расспросамиобулицахи
отелях Нью- Йорка, сохраняя при этом небрежный тон человека, у котороговот
сейчас, только что, вылетели из памяти кое-какие незначительные подробности.
У меня не было никаких поводов обойти молчанием тот уютный отельвделовой
части города, в котором жил я сам, а потому начало вечеразасталонасуже
вкусившими сытный обед (за мой счет)ивполнеготовымивкушатьприятный
отдых и дым сигары в удобных креслах в тихом уголке салона.
Видно,ДжадсонаТэйтабеспокоилакакая-томысль,иемухотелось
поделиться этой мыслью со мной. Он уже считал меня своим другом, и, глядя на
его темно- коричневую боцманскую ручищу, которойонрубилвоздухуменя
перед носом, подчеркивая окончания своих фраз, я думал: "А что, если онтак
же скор на вражду, как и на дружбу?"
Кактолькоэтотчеловекзаговорил,яобнаружил,чтооннаделен
своеобразнымдаром.Егоголосбылточномузыкальныйинструмент,звук
которого проникает в душу, и он мастерски, хотя и несколько нарочито,играл
на этом инструменте. Он не старался заставить вас забытьобезобразииего
лица; напротив, он точно выставлял это безобразие напоказ, делая егочастью
той магической силы, которою обладала его речь. Слушая сзакрытымиглазами
дудочку этого крысолова, вы были готовы идти за ним до самых стен Гаммельна.
Идти дальше вам помешало бы отсутствие детской непосредственности. Нопусть
он сам подбирает мелодиюкнижеследующимсловам;тогда,еслислушателю
станет скучно, можно будет сказать, что виновата музыка.
- Женщины, - объявил Джадсон Тэйт, - загадочные создания.
Мне стало досадно. Не для того я уселся с нимтут,чтобывыслушивать
эту старую, как мир, гипотезу,этотизбитый,давным-давноопровергнутый,
облезлый, убогий, порочный, лишенный всякой логики откровенныйсофизм,эту
древнюю, назойливую, грубую, бездоказательную,бессовестнуюложь,которую
женщинысамижеизобрелиисамивсяческиподдерживают,раздувают,
распространяют и ловконавязываютвсемумируспомощьюразныхтайных,
искусных и коварных уловок, для того чтобы оправдать, подкрепитьиусилить
свои чары и свои замыслы.
- Ну, разве уж так! - сказал я
- Вы когда-нибудь слышали об Оратаме? - спросил он меня.
-Что-тотакоеслышал,-ответиля.-Это,кажется,имя
танцовщицы-босоножки... или нет, название дачной местности, а,можетбыть,
духи?
- Это город, - сказал Джадсон Тэйт. - Приморский город в однойстране,
о которой вам ничего не известно и в которойвамвсебылобынепонятно.