Просмотрев их за
завтраком,редактородобрительночертыхнулся,азатемотрядилменяс
поручением так или иначе обойти названного Эдэра и законтрактовать накорню
всю его (или ее) литературную продукцию по два цента за слово,покадругой
издатель не предложил ему (или ей) десять, а то и двадцать.
На следующее утровдевятьчасов,скушавкуринуюпеченку"броше"
(попробуйте непременно, если попадете в эту гостиницу), я вышелподдождь,
которому все еще не предвиделось конца. На первом жеуглуянаткнулсяна
дядю Цезаря. Это был дюжий негр, старее пирамид, с седыми волосами илицом,
напомнившим мне сначала Брута, а через секунду покойногокороляСеттивайо.
На нем было необыкновенное пальто. Такого я еще ни на ком не видел и, должно
быть, никогда не увижу. Оно доходило ему до лодыжек ибылонекогдасерым,
как военная форма южан. Но дождь, солнце игодытакиспестрилиего,что
рядом с ним плащ Иосифа показался быбледнойгравюройводнукраску.Я
останавливаюсь на описании этогопальтопотому,чтооноиграетрольв
последующих событиях, до которых мы никакнеможемдойти,таккакведь
трудно представить себе, что в Нэшвиле могло произойти какое-нибудь событие.
Пальто, по-видимому, некогда было офицерской шинелью. Капюшонананем
уже не существовало. Весь перед его былраньшебогатоотделангалуноми
кисточками. Но галун икисточкитеперьтожеисчезли.Наихместебыл
терпеливо пришит, вероятно какой-нибудь сохранившейсяещечерной"мамми",
новый галун, сделанный из мастерски скрученной обыкновенной бечевки. Бечевка
была растрепана ираздергана.Этобезвкусное,нопотребовавшеевеликих
трудовизделиепризванобыло,по-видимому,заменитьисчезнувшее
великолепие, так как веревка точно следовала по кривой,оставленнойбывшим
галуном. И в довершение смешного и жалкого вида одеяния все пуговицы на нем,
кромеодной,отсутствовали.Уцелелатольковтораясверху.Пальто
завязывалосьверевочками,продетымивпетлиивгрубопроткнутыес
противоположнойстороныдырки.Насветеещенебылоодеяния,столь
фантастически разукрашенногоииспещренноготакимколичествомоттенков.
Одинокая пуговица, желтая, роговая, величинойсполдоллара,былапришита
толстой бечевкой.
Негр стоял около кареты, такой древней, что, должно быть,ещеХампо
выходе из ковчегазапрягалвнеепаручистыхизанималсяизвозчичьим
промыслом. Когда я подошел, он открыл дверцу,вытащилметелкуизперьев,
помахал ею для видимости и сказал глухим, низким голосом:
- Пожалуйте, cap. Карета чистая, ни -пылинки нет, Прямо с похорон, cap.
Я вывел заключение, что ради таких торжественных оказий, какпохороны,
кареты здесь подвергаютсяособойчистке.Оглядевулицуирядколымаг,
стоявших у панели, я убедился, что выбирать не изчего.
Оглядевулицуирядколымаг,
стоявших у панели, я убедился, что выбирать не изчего.Всвоейзаписной
книжке я нашел адрес Эдэр.
- Мне нужно на Джессамайн-стрит, номервосемьсотшестьдесятодин,-
сказал я, собираясь уже влезть в карету.
Но в эту минуту огромная рука старого негра загородила мне вход. На его
массивном и мрачном лице промелькнуло выражение подозрительностиивражды.
Затем, быстро успокоившись, он спросил заискивающе!
- А зачем вы туда едете, cap?
- А вам какое дело? - сказал я довольно резко.
- Никакого, cap, никакого. Только улица это тихая, по делам туданикто
не ездит. Пожалуйста, садитесь. Сиденье чистое, я прямо с похорон, cap.
Пути было, вероятно, мили полторы. Я ничего не слышал, кроместрашного
громыхания древней повозкипонеровнойкаменноймостовой.Яничегоне
ощущал, кроме мелкого дождя, пропитанного теперь запахомугольногодымаи
чего-то вроде смеси дегтя с цветами олеандра. Сквозь струящуюсяпостеклам
воду я смутно различал только два длинных ряда домов.
"Город занимает площадь в 10 квадратных миль; общее протяжение улиц 181
миля,изкоторых137мильмощеных;магистраливодопровода,постройка
которого стоила 2000000 долларов, составляю 77 миль".
ДомвосемьсотшестьдесятодинпоДжессамайн-стритоказался
полуразвалившимся особняком. Он стоял отступя шагов тридцать от улицы ибыл
заслонен великолепной купой деревьев инеподстриженнымкустарником;кусты
самшита,посаженныевдользабора,почтисовсемскрывалиего.Калитку
удерживала веревочная петля, наброшенная наближайшийстолбикзабора.Но
тому, кто входил в самыйдом,становилосьпонятно,чтономервосемьсот
шестьдесятодинтолькоостов,толькотень,толькопризракбылого
великолепия. Впрочем, в рассказе я еще туда не вошел.
Когда карета перестала громыхать и усталые четвероногие остановились, я
протянул негру пятьдесят центов и прибавилещедвадцатьпятьсприятным
сознанием своей щедрости. Он отказался взять деньги.
- Два доллара, cap, - сказал он.
- Это почему? -спросиля.-Япрекраснослышалвашивыкрикиу
гостиницы: "Пятьдесят центов в любую часть города".
- Два доллара, cap, -упрямоповторилон.-Этооченьдалекоот
гостиницы.
- Это в черте города, - доказывал я. - Недумайте,чтовыподцепили
желторотого янки. Вы видите эти горы, -продолжаля,указываянавосток
(хотя я и сам за дождем ничего не видел), - ну, так знайте, что я родилсяи
вырос там. А вы, глупый старый негр, неужели не умеете распознавать людей?
Мрачное лицо короля Сеттивайо смягчилось.
- Так вы с Юга, cap? Это ваши башмаки ввелименявзаблуждение:для
джентльмена с Юга у них носы слишком острые.