Она поклялась, когда кипящеемаслоподнялосьна
три дюйма выше колен. Я видела, как недавно на вечеринке в восточном Нэшвиле
от Китти Морган отвернулись семь ее закадычных школьных подругзато,что
она вышла замуж за маляра. Кипящая олифа доходила ей досамогосердца,но
посмотрели бы вы, с какой прелестной улыбкой она порхала от стола к столу. О
да, это скучный город. Только несколько миль красных кирпичных домов, грязь,
лавки и склады леса.
Кто-то осторожно постучал с черного хода. Азалия Эдэр мягкоизвинилась
и пошла узнать, кто это. Она вернулась черезтриминуты,помолодевшаяна
десять лет, глаза ее блестели, на щеках проступил легкий румянец.
- Вы должны выпить у меня чашку чая со сладкимибулочками,-сказала
она.
Онапозвонилавмаленькийметаллическийколокольчик.Явилась
девочка-негритянка летдвенадцати,босая,неоченьопрятная,игрозно
посмотрела на меня, засунув большой палец в рот и выпучив глаза.
Азалия Эдэр открыла небольшойистрепанныйкошелекидосталаоттуда
бумажный доллар - доллар соторваннымправымверхнимуглом,разорванный
пополам и склеенный полоской тонкой голубой бумаги. Не могло быть сомнения -
это была одна из бумажек, которые я дал разбойнику-негру.
- Сходи, на угол, Импи, к мистеруБэкеру,-сказалаона,передавая
девочке доллар, - и возьми четверть фунта чая того, который мы всегда берем;
- и на десять центов сладких булочек. Иди скорей. У нас как развышелвесь
чай, - объяснила она мне.
Импи вышла через заднюю дверь. Не успел еще затихнутьтопотеебосых
наг по крыльцу, как дикий крик, - я был уверен, что кричала она,-огласил
пустой дом. Затем глухой и хриплый голос рассерженногомужчинысмешалсяс
писком и невнятным лепетанием девочки.
Азалия Эдэр встала, не выказывая ни тревоги, ни удивления,иисчезла.
Еще минуты две я слышал хриплое мужское ворчание,какое-торугательствои
возню, затем она вернулась ко мне, по-прежнему спокойная.
- Это очень большой дом, - сказала она, - и я сдаю часть его жильцу.К
сожалению, мне приходится отменить мое приглашение начай.Вмагазинене
оказалось чая того сорта, который я всегда беру. Мистер Бэкэр обещал достать
мне его завтра.
Я был убежден, что Импи не успела еще уйти из дома.Ясправился,где
тут поближе проходит трамвай, и простился. Когда я уже порядочноотошелот
дома, я вспомнил, что не спросил Азалию Эдэр, как ее настоящая фамилия.Ну,
да все равно, завтра узнаю.
В этот же день я вступил на стезю порока, на которую привелменяэтот
город без происшествий. Я прожил в нем только два дня, но за это время успел
бессовестно налгать по телеграфу и сделатьсясообщникомубийства,правда,
сообщником post factum, если существует такое юридическое понятие.
Когда я заворачивал за угол, - ближайший к моей гостинице,африканский
возница,обладательмногоцветного,единственноговсвоемродепальто,
перехватил меня, распахнул тюремнуюдверьсвоегопередвижногосаркофага,
помахал метелкой из перьев и затянул свое обычное:
- Пожалуйте, cap, карета чистая, только что с похорон.
Пятьдесят центов
в любой...
Тут он узнал меня и широко осклабился.
- Простите, cap... Ведь вы - тот джентльмен,которогоявозилнынче
утром. Благодарю вас, cap.
- Завтра, в три часа, мне опять нужно на Джессамайн-стрит, - сказаля.
- Если вы будете здесь, я поеду с вами. Так вы знаете мисс Эдэр?-добавил
я, вспомнив свой бумажный доллар.
- Я принадлежал ее отцу, судье Эдэру, cap, - ответил он.
- Похоже, что она сильно нуждается, - сказал я. - Невелик у неедоход,
а?
Опять передо мной мелькнуло свирепоелицокороляСеттивайоиснова
превратилось в лицо старого извозчика-вымогателя.
- Она не голодает, cap,-тихо сказал он, - у нее естьдоходы...да,у
нее есть доходы.
- Я заплачу вам пятьдесят центов за поездку, - сказал я.
- Совершенно правильно, cap,-смиренноответилон.-Этотолько
сегодня мне необходимо было иметь два доллара, cap.
Явошелвгостиницуизаставилсолгатьтелеграфныйпровод.Я
протелеграфировал издателю: "Эдер настаиваетвосьмицентахслово".Ответ
пришел такого содержания: "Соглашайтесь немедленно тупица".
Перед самым обедом "майор" Уэнтуорт Кэсуэл атаковал меня такрадостно,
будто я был его старым другом, которого он давно не видел. Я еще не встречал
человека, который вызвал бы во мне такую ненависть и от которого тактрудно
было бы отделаться. Онзастигменяустойки,поэтомуяникакнемог
разразиться тирадой о вреде алкоголя. Я с удовольствием первымзаплатилбы
за выпитое, чтобы избавиться от него; но он былоднимизтехпрезренных,
кричащих, выставляющих себя напоказ пьяниц, которые требуют оркестра, музыки
и фейерверка к каждому центу, истраченному ими на свою блажь.
С таким видом, словно ондаетмиллион,онвытащилизкарманадва
бумажных доллара и бросил один из них на стойку. И я сноваувиделбумажный
доллар с оторванным правым углом, разорванный пополам исклеенныйполоской
тонкой голубой бумаги. Это опять был мойдоллар.Другоготакогобытьне
могло.
Я поднялся в свою комнату. Моросящий дождь и скукаунылого,лишенного
событий южного города навеяли на меня тоску и усталость.Помню,чтоперед
тем как лечь, яуспокоилсяотносительноэтоготаинственногодоллара(в
Сан-Франциско он послужил бы прекрасной завязкой для детективного рассказа),
сказав себе: "Здесь, как видно, существует трест извозчиков, и внемочень
много акционеров, И как быстро выдают у них дивиденды! Хотел бы я знать, что
было бы, если бы..." Но тут я заснул.
На следующий день король Сеттивайо был на своем месте и мои кости снова
протряслись в его катафалке до Джессамайн-стрит, Выходя, я велел ему ждать и
доставить меня обратно,
Азалия Эдэр выглядела еще болеечистенькой,бледнойихрупкой,чем
накануне. Подписав договор (по восьми центов за слово), она совсемпобелела
и вдруг стала сползать со стула.