"Но это еще не самое страшное,
мать!" Оказалось, что они вышвырнули на улицу двух егопоследнихлюбовниц,
таккакадмирал-грингосказал,чтоэтирахитичныедевкинедостойны
президента. И такое у него теперь было безбабье, что мать замечала, какон,
делаявид,будтопокидаетее дом, незаметно прошмыгивал в пустые покои и
гонялсятамзакакой-либоизслужанок,итогдаБендисьонАльварадо,
сочувствуясыну,намеренноустраивала переполох среди своих птичек, чтобы
они хлопали крыльями и щебетали, чирикали, пищали во все горло,чтодолжно
былозаглушитьпостыднуювознювполутемныхпокоях,недатьсоседям
услышать, как он уламываетслужанку,атаугрожаетсдавленнымголосом:
"Оставьтеменя, не то я пожалуюсь вашей матушке!" А матушка тем временем не
щадила свой пернатый народец,лишалаегосиесты,тормошилаитормошила
несчастныхпташек,чтобыони не умолкали, только бы никто не услышал, как
распаленно дышит ее сын, торопливый и слабосильный любовник, который даже не
раздевает женщину и не раздевается сам, а овладевает ею впопыхах, повизгивая
при этом, как щенок; овладевает, не чувствуяответнойстрасти,игорькие
скупые слезы одиночества скатываются по его щекам, а куры, потревоженные его
вознейсослужанкой,скудахтаньемразбредаются в разные стороны, вновь
забиваютсявпрохладныеуголки,ажаратакая,чтовоздухкажется
расплавленнымстеклом."Бедныймальчик, что за любовь при такой безбожной
августовской жаре в три часа пополудни!" Он был беден и не принадлежалдаже
самомусебедо тех пор, пока иноземный десант не покинул страну, а покинул
онеезадолгодоокончаниядоговорныхсроков,потомучтовстране
разразиласьчума.Напуганныечумой,десантникиразобралипо дощечкам и
уложиливконтейнерысвоиофицерскиекоттеджи,содралисземлисвои
синтетическиеголубыелужайки, свернув их в рулоны, словно ковры, свернули
свои клеенчатые цистерны для дистиллированной воды, которую им присылалииз
дому,чтобыизбавитьот употребления гнилостной воды наших рек, разрушили
белые здания своих госпиталей, взорвали казармы, чтобы никто неузнал,как
онибылипостроены;былоставленв целости только старый броненосец, на
палубе которого в июньские ночи появлялся жуткий призрак адмирала, -- только
этот броненосец у пристани остался после морских пехотинцев,всеостальное
ониувезлинасвоих воздушных поездах, увезли все свои райские переносные
удобства и приспособления, предназначенные для ведения портативных войн,но
прежде,чемонивсеэтоувезли,ониоказалиглавегосударства
приличествующие в такихслучаяхпочести,наградилиегомедальювзнак
добрососедскихотношений,а затем гаркнули во всю глотку так, что весь мир
услышал: "Все! Оставайся один в этомгрязномборделе!Посмотрим,какты
справишьсябезнас!"Иушли.
"Ушли,мать,ушли к дьяволу, отправились
восвояси, в задницу!" И впервые он поднимался по лестнице не как вол в ярме,
а как хозяин, отдавая не чьи-то, а свои собственные распоряжения --громко,
нетаясь,самоличноудовлетворяяразличныепожеланияи просьбы: "Вновь
разрешить петушиные бои? Я согласен!Можнолисновазапускатьвоздушных
змеев?Можно!"Онвернулвсе запрещенные оккупантами развлечения простых
людей, как бы испытывая на отмене этих запретов могущество своейвласти,а
когдаубедился,чтоникто ему не перечит, что власть и впрямь принадлежит
теперь ему, то поменял чередованиецветныхполоснанациональномфлаге,
перенес верхнюю полосу вниз, а нижнюю вверх, убрал из государственного герба
фригийский колпак и приказал заменить его изображением поверженного дракона.
"Потомучтомы,наконец,безошейников,мать!Даздравствуетчума!"
БендисьонАльварадонавсюжизньзапомнила,какимжилосьдоухода
иноземногодесанта, запомнила позорную зависимость и бедность, даже нищету,
в которой они оказывались в разные времена, но с особой горечью и тоской она
жаловалась на необеспеченность их существования как раз в ту пору, когдаее
сынвоскресизмертвых,когдаонблагодарясмертиПатрисио Арагонеса
разыграл фарс собственных похорон, а затем, подавив спровоцированныйфарсом
похоронмятеж,сталпогружаться в болото благополучия; именно в эту пору,
ничего поначалу не замечая, Бендисьон Альварадо жаловалась всякому,укого
хваталотерпенияеевыслушать, что у нее, хотя она и мать президента, нет
ничего, кроме этой несчастной швейной машины, и что у ее сына,всущности,
ничего нет. "Вы видите его в карете, сеньор, и факелоносцы сопровождают его,
ноумоегобедного сына нет даже своего местечка на кладбище, даже клочка
кладбищенской земли он не приобрел, чтобы можно было умереть спокойно. Разве
это справедливо, сеньор, после стольких лет безупречной службы?"Новскоре
она стала помалкивать о бедах своего сына, потому что он больше не делился с
неюэтимибедами,неприбегалкней,какбывало,чтобы рассказать о
хитросплетениях власти и о ее тайнах; он так изменился по сравнениюстем,
каким он был во времена десантников, что казался матери старше ее самой, как
будтокаким-точудомон обогнал ее во времени; она замечала, что разговор
еговдругстановилсянепонятным,старческибессвязным,словаего
спотыкались,мыслиразбегались,какрассыпанныебусы,реальности
перепутывались, как четки, а иногда он даже пускал слюну, и тогдаБендисьон
Альварадоохватывала громадная жалость к нему, но не жалость матери к сыну,
а жалость дочери к старику отцу. С особой силой испыталаонаэточувство,
когдаоноднаждыявилсякнейвдомс кучей покупок, весь обвешанный
пакетами и картонками, и пытался развязать их всеразом,нетерпеливорвал
шпагатзубами,покаБендисьон Альварадо искала ножницы, обламывал ногти о
твердые края картонок, а затем обеими руками вывалил все на стол, бурно дыша
от непонятного ей торжества, захлебываясь словами: "Гляди, что здесь,мать!
видишь?вотживаясиренаваквариуме,вот заводной ангел в натуральную
величину -- он будетлетатьпокомнатамизвонитьвколокольчик;вот
океанскаяракушка,видишь, какая громадная, но если приложить ее к уху, то
услышишь не шум океана, как это бывает с обыкновенными ракушками, амелодию
нашегонационального гимна! Славные вещицы, не правда ли, мать? видишь, как
хорошо быть богатым?" Но онанеразделялаеговосторгаимолчагрызла
кончики кисточек, которыми обычно раскрашивала птиц, и сердце ее разрывалось
отжалостик сыну, от воспоминаний о прошлом, которое она помнила и знала,
как никто другой; как никто другой, знала и помнила она, какуюценудолжен
былзаплатитьеесын, чтобы остаться в президентском кресле, чего ему это
стоило.