То,чтоонраздваивался,одновременнопребываявразныхместах,
подымалсяна второй этаж, в то же самое время спускаясь на первый, созерцал
в одиночестве морские дали и в то же время содрогался всудорогахлюбовной
утехи,--всеэтоотнюдь не было проявлением каких-то особых свойств его
выдающейсяличности,какутверждалиподхалимы,инебыломассовой
галлюцинацией,какутверждалипротивники;просто-напростоунегобыл
двойник, точнейшая его копия, преданный ему, как собака, готовыйрадинего
на все -- Патрисио Арагонес, человек, которого нашли, в общем, случайно, ибо
никтоегоспециальнонеискал;случилосьтак,чтооднажды президенту
доложили:"Мойгенерал,какая-токарета,точь-в-точьпрезидентская,
разъезжает по индейским селениям, а в ней какой-то проходимец, выдающий себя
завас,инебезуспеха, мой генерал! Люди видели его печальные глаза в
полутьме кареты -- ваши глаза, мой генерал; видели его бледные губы --ваши
губы,мойгенерал;видели,каконженственной, подобной вашей, рукой в
шелковой перчатке бросает из оконцакаретыгорстисолибольным,которые
стоятнаколеняхвдольдороги,азакаретойскачутдвоеверховых в
офицерской форме и собирают деньгу за эту якобы целительнуюсоль.Подумать
только,мойгенерал,какоекощунство!"Но он не стал приказывать, чтобы
жулика немедленно покарали, а велел тайком доставить его во дворец, с мешком
наголове,чтобыниктонеспуталпроходимцаспрезидентом;акогда
проходимецбыл доставлен, генерал испытал странное чувство унижения, увидев
со стороны как бы себя самого,--унизительнымбылоположениекакого-то
равенствасэтимпрохвостом."Чертподери,ведь этот человек -- я", --
сказал он сам себе, хотя в то время это было далеко не так, тот человек даже
не умел подражать его властному голосу, и линия жизниналадонипрохвоста
былаобозначенасовершенно четко; вот это его и растревожило больше всего,
именно поэтому он не отдал приказа о расстреле негодяя:боялся,чтолиния
судьбы у того на руке может как-то повлиять на его собственную судьбу; мысль
отом, чтобы сделать Патрисио Арагонеса своим официальным двойником, пришла
гораздо позднее, когда он убедился, что этоопасениенеимеетподсобою
почвы. К тому времени Патрисио Арагонес уже успел преспокойно пережить шесть
покушений,приобрелпривычкушаркатьногами,намереннодоведеннымидо
плоскостопия ударами деревянного молотка по подошвам, страдал от шума в ушах
и от килы, больше всего зимою и чаще всего подутро,научилсявозитьсяс
золотойшпоройтак,чтоказалось,будтоперепуталисьвсе ее ремешки и
пряжки; это делалось для того,чтобытянутьвремянааудиенциях,якобы
пристегивая шпору и бормоча при этом: "Черт бы их подрал, эти пряжки, и этих
фламандских кузнецов, ничего не умеют делать!" Из балагура и говоруна, каким
онбыл,когда работал стеклодувом у своего отца, он превратился в угрюмого
молчуна, который не обращал внимания на слова, высказанные вслух, а впивался
в глубину глаз собеседника, чтобы вычитать в них то, о чем не былосказано;
онотучился с ходу отвечать на вопросы, и на любой заданный ему вопрос стал
отвечать вопросом: "А вы как думаете?" -- бездельник, праздный мошенник, еще
недавно промышлявший чудесамиисцелениякалекиубогих,онсталочень
деятельным,ниминутынесидел на месте, все время проворачивал что-то и
превратился в скупердяя, и смирился с тем, что должен брать женщин с налету,
как петух, и с тем, что должен спать на полу, одетым, без подушки, зарывшись
лицом в ладони; он отказался от личных тщеславных вожделений, от того, чтобы
быть самим собой, от того, что ему на родубылонаписано--выдуватьиз
стеклодувнойтрубкибутылки, чем он и занимался недолгое время, поддавшись
было благим намерениям; всенасветеонпроменялнасмертельныйриск,
которымотмеченажизньносителяверховнойвласти,риск,которомуон,
Патрисио Арагонес, подвергался на церемониях закладки первого камня там, где
никогда не будет положен второй, на церемониях открытия чего-то такого,где
онторжественноперерезалленточку,авокругтаки кишело врагами, на
церемониях коронования множества эфемерных и недосягаемыхкоролевкрасоты,
докоихоннесмел дотронуться как следует, ибо смирился со своим убогим
уделом: быть не собою, а видимостью кого-то другого;конечно,нескажешь,
чтоеготолкнуланаэтоалчностьиличто он отрекся от самого себя по
убеждению -- у него не было выбора, ибо должность пожизненного притворщика с
окладом в пятьдесят песовмесяц,возможностьжитькоролем,небудучи
таковым,былидарованыемувзамен смертной казни, -- чего уж тут крутить
носом? Но однажды ночью хозяин застал Патрисио Арагонеса подавленным,тяжко
вздыхающимвдушистыхкустахжасминанаберегуморя и, обеспокоившись
взаправду, спросил у Патрисио, что случилось, не отравил ли его кто во время
обеда или, может, его сглазили, что он такой пришибленный, начтоПатрисио
Арагонесотвечал:"Никакнет, мой генерал, хуже!" И тут выяснилось, что в
субботу он короновал королеву карнавала и танцевал снеюпервыйвальс,а
теперьникакненайдетдверь,вкоторуюможнобыло бы спровадить это
воспоминание, не найдет дорогу, по которой можно бы убежать от него, ибота
женщина--самаякрасивая женщина в мире, из тех, что хороши, да не наши,
мой генерал! если б вы ее видели! Итогдагенералсовздохомоблегчения
сказал,что это фигня -- так изводиться из-за бабы, но что он понимает -- у
Патрисио безбабье, и предложил похитить ту красотку, как он это делал не раз
со всякими недотрогами, которые потом с удовольствием жили с ним.
"Яположу
ее на твою кровать, -- сказал он, -- четверо солдат подержат ее за руки и за
ноги,покатыбудешьугощатьсябольшой ложкой, пока не отведаешь ее как
следует. Пусть она покрутится! Это все фигня!Дажесамыеблаговоспитанные
сперваисходятзлостью, так и крутятся, а потом умоляют: не бросайте меня,
мой генерал, как надкушенное яблоко!" Однако ПатрисиоАрагонеснепожелал
этого,онхотел большего -- любви той женщины, хотел быть любимым ею, ибо,
говорил он, она бесподобна, она знает любовь, знает, откуда чтоикак,вы
самиубедитесьвэтом,мойгенерал,когдаувидитеее. И тогда хозяин
облегчил участь Патрисио тем, чтоуказалему,какформулуспасения,на
тайныетропинки,ведущие в покои его, хозяина, сожительниц, и разрешил ему
пользоваться ими сколько угодно, но лишь так, как он сам --сналету,как
петух,не раздевая и не раздеваясь; и Патрисио Арагонес добросовестно полез
в болото чужих любвишек, поверив в то, что с их помощьюонсможетудушить
своюсобственнуюстрасть,свое собственное желание, но страсть была столь
велика, желание столь огромно, что он, случалось,забывал,какондолжен
заниматьсялюбовью,иделалэтоненаспех, а со смаком, проникновенно,
расшевеливая даже самых скупых на ласкуженщин,пробуждаяихокаменевшие
чувства,заставляяихстонатьотнаслажденияиудивленно радоваться в
темноте: "Экийвыпроказник,мойгенерал,неугомоннымстановитесьпод
старость!.."И с той поры никто -- ни сам генерал, ни Патрисио, ни кто-либо
из женщин -- не мог установить, от кого был зачат тот или иной ребенок,кто
чейсыни кто чей отец, ибо и от Патрисио Арагонеса, как и от его хозяина,
рождалисьоднинедоноски.Таквотисталось,чтоПатрисиоАрагонес
превратилсяв самого важного из приближенных, в самого любимого и, пожалуй,
самого страшного, а генерал, получивблагодаряПатрисиомассусвободного
времени,вплотнуюзанялся вооруженными силами, отдал им все свое внимание,
как некогда, при вступлении на высокий пост. Но он занялсяиминепотому,
что, как мы полагали, вооруженные силы были основой его власти. Напротив! Он
полагал,чтовооруженныесилы-- самый его заклятый естественный враг, и
соответственно с этим убеждением стремилсяразобщитьофицеров,нашептывая
одним,чтопротив них строят козни другие, тасуя их судьбы перемещениями и
назначениями то туда, то сюда, дабы не дать устояться заговору;онснабжал
казармыпатронами, в каждом десятке которых было девять холостых, поставлял
порох, смешанный с морским песком, а сам держал под руками отличный арсенал,
размещенныйводномиздворцовыхподвалов;ключиотэтогоподвала
позвякиваливоднойсвязке с другими ключами от других заветных дверей, и
каждый ключ существовал в единственномэкземпляре;толькоонимелправо
отворять арсенал под охраной сопровождавшего его, как тень, генерала Родриго
деАгилара,егодорогого друга, кадрового артиллериста, занимавшего посты
министра обороны, командующего президентской гвардиейиначальникаслужбы
национальнойбезопасности,одногоизтехнемногихсмертных,кому было
дозволено выигрывать у генерала партию в домино,--развенеРодригоде
Агиларпотерял правую руку, пытаясь обезвредить заряд динамита за несколько
минут до того, как президентская карета подкатила к тому месту,гдедолжно
было произойти покушение? За спиной генерала Родриго де Агилара и за личиной
ПатрисиоАрагонесаонпочувствовалсебянастолькоуверенно, что у него
притупился инстинкт самосохранения и он стал появляться на людях все чащеи
чаще,осмеливалсявыезжать на прогулку в город в сопровождении одного лишь
адъютанта,вобыкновеннойкарете,безгербов,и,раздвинувшторки,
разглядывалсложенныйиззолотистогокамняпышныйсобор,объявленный
президентским декретом самым прекрасным собором в мире; глазел настаринные
кирпичныедома,впорталахкоторыхзастылодалекоесонноевремя,на
подсолнухи, повернутые желтыми ликами в сторону моря, на покрытые брусчаткой
мостовые вице-королевского квартала, где стоял запахсвечныхогарков,где
мертвенно-бледныедевицы,зажатые на балконах между горшками с гвоздикой и
зелеными побегами вьюнков, сохраняя на лицах выражение каменного целомудрия,
неутомимо вязали спицами кружева; глазел на темныепровалыоконмонастыря
бискаек, откуда ровно в три часа пополудни доносилось то же самое упражнение
наклавикордах,чтоивнезапамятныевремена, -- этим упражнением было
отмеченонекогдапервоепрохождениекометы.