Она
неторопливовтекала, минуя темную церковь и какие-тостроительныелеса, в
смутный кварталзапертых особняков, отрешенно стоявшихпосреди собственных
парков за чугуннымиоградами, на которых медлили попути с голых ветвей на
мокрую мостовую умирающие кленовыелистья. По левой стороне улочки тянулась
длиннаястена,и тами сямвиднелась нашершавойеесединекирпичная
крестословица; в одном месте имелась в этой стене зеленая дверца.
Когда они приблизились кней, генерал Голубков извлек покрытый боевыми
шрамамипортсигар и остановился, закуривая.ГенералФедченко,человек не
курящий,новежливый,остановилсятоже.Дул, ероша сумерки,порывистый
ветер, первая спичка погасла.
-- Я все же считаю, -- сказал генерал Федченко, возобновляя разговор об
одном незначительномделе,которое онинаходу обсуждали, --явсеже
считаю, -- сказалон (чтобы хоть что-тосказать, стоя так близко к зеленой
дверце), --чтоуж если отец Федор непременно желает платитьзавсеэто
жилье из собственных средств, то мы могли бы хоть топливом его обеспечивать.
Ивтораяспичка погасла.Спинапрохожего, смутномаячившаявдали,
наконец исчезла. Во весь голос генерал Голубковвыбранил ветер и, поскольку
то былсигналкнападению, зеленаядверь отпахнулась,и три пары рукс
невероятнойскоростьюисноровкой смахнули старика сглаз долой.Дверца
захлопнулась. Генерал Голубков закурил, наконец, и торопливо пошел назад.
Большеникто старика не видел. Тихие иностранцы,на одинтихий месяц
снявшиенекийтихийособнячок,оказалисьневиннымидатчанамиили
голландцами. Обман зрения, не более. Нет никакойзеленой двери, есть только
серая, иее никакими человеческими силаминевзломать.Тщетно ярылся в
превосходных энциклопедиях: философа по имени Пьер Лябим не существует.
Но я -- я заглядывал гадине в глаза. Ходит у нас, у русских, пословица:
"всеводвоеиесть--смерть,дасовесть".Тем-тоизамечательна
человеческая природа, что можно порой совершить добро и того не заметить, но
зловсякий творит сознательно.Один ужасныйпреступник, чья жена была еще
хуже него, однажды рассказывал мне, --я был в ту пору священником, --что
еговечно томилпотаенныйстыд за то, что стыд, ещеболеепотаенный, не
позволяет ему спросить у жены: презираетли она его в сердце своем или сама
втайнегадает, не презирает лион еевсердцесвоем.Поэтомуя хорошо
представляю,какиебыли лица у генералаГолубкова иего жены, когда они,
наконец, остались одни.
6
Впрочем, ненадолго.Часов околодесяти вечерагенерал Р. известил по
телефонугенералаЛ.,СекретаряБ.Б.,чтогоспожаФедченкокрайне
встревожена необъяснимымотсутствием мужа. Туттолько вспомнил генерал Л.,
что около полудня Председатель сказал ему -- словно бы мельком (но таков уже
был обычай старика), -- что должен кое-что сделать в городе, ближе к вечеру,
и чтоеслион не вернетсяк восьми,тоне будет ли генералЛ.
любезен
прочестьзаписку,оставленнуювсреднем ящикепредседательскогостола.
Теперь два генерала кинулиськ кабинету,помешкалитамнедолго, побежали
назад заключами, забытыми генералом Л., инаконец, совершенно убегавшись,
отыскализаписку.В ней говорилось:"Менягнетет странноепредчувствие,
которого я, можетбыть, впоследствииустыжусь.На 5.30уменя назначена
встреча в кафенарю Декарт, 45. Предстоит знакомство с информатором с той
стороны. Я подозреваюловушку.ВстречуготовилгенералГолубков,он же
отвезет меня в своей машине."
Опустим слова генерала Л., иответныеречи генералаР. Ясноодно --
соображалиоба туго,да ктому же многопотратиливременинапутанные
телефонныепрепирательства с гневливымвладельцем кафе. Уже около полуночи
Славская, кутаясьв цветистый халат и стараясь казаться заспанной, впустила
их в дом. Ей не хотелось тревожить мужа, уже, как она уверяла, уснувшего. Ей
хотелось узнать, в чем дело, уж не стряслось ли чего с генералом Федченко?
-- Он исчез, -- сообщил честный генерал Л.
-- Ах! -- сказала Славская и упала без чувств, едва не обрушив при этом
маленькую гостиную. Что бынидумалобольшинствоеепоклонников,сцена
потеряла в ее лице не так уж и много.
Так или иначе генералы умудрились не проговориться Голубкову о записке,
и он, сопровождая их в штаб-квартиру Б.Б.,полагал, что генералы ивправду
намереныобсудитьсним,звонитьливполициюсразуилипрежде
посоветоваться свосьмидесятивосьмилетним адмиралом Громобоевым, который по
какой-то смутной причине считался Соломоном Б.Б.
-- Что это значит? --спросил генерал Л., протягивая Голубкову роковую
записку. -- Прочитайте внимательно, прошу вас.
Голубков прочитал внимательно -- и сразу же понял,что все погибло. Мы
нестанемзаглядыватьвбезднуегочувств.Пожавузкимиплечами, он
возвратил записку.
-- Еслиэтодействительно писалгенерал,-- сказалон, -- а должен
признать,рукаочень похожа, то я могусказать лишьодно -- кто-то выдал
себя за меня. Впрочем, я имею основания думать, что адмирал Громобоев сможет
меня оправдать. Предлагаю сейчас же ехать к нему.
-- Да, -- сказал генерал Л., -- поедем сейчас же, хоть время и позднее.
ГенералГолубков, со свистом надев дождевик, вышелпервым. Генерал Р.
помоггенералу Л. отыскать его шарф. Шарф соскользнул за одно из тех кресел
вприхожей, чей удел--принимать всебяне людей,а вещи.Генерал Л.
вздохнулинадел старую фетровуюшляпу, использовав дляисполнения этого
тонкого дела обе руки. Затем он шагнул к двери.
-- Минуту, генерал, -- понизив голос, сказал генерал Р. -- Я хочу кое о
чем вас спросить. Какофицер офицеру, --вы совершенно уверены, что... ну,
что генерал Голубков говорит правду?
-- Это нами следует выяснить, -- ответил генерал Л., принадлежавший к
числу людей, которые думают, будто всякое предложение, еслив нем все слова
на месте, непременно что-нибудь значит.