Ирисвыпутываласьизсвоейоболочкии
ложилась, голорукая и голоногая, на полотенцерядомсомной.
Мысленно я репетировал заготовленную речь. Пес пианиста сегодня
довольствовалсяобществомстатнойстарухи-его (пианиста)
четвертойжены.Парапридурковатыхмальчишекзакапывала
нимфеткувгорячийпесок.Русскаядама читала эмигрантскую
газету.Муждамысозерцалгоризонт.Большоефранцузское
семействослегкаподрумяненныхальбиносовпыталосьнадуть
резинового дельфина.
- Я, пожалуй, макнусь, - сказала Ирис.
Она извлекла из пляжной сумки (хранившейся у консьержкив
"Виктории")желтую купальную шапочку, и мы перенесли полотенца
и все остальное на относительно тихий старый причал, на котором
она любила обсыхать после купанья.
Уже дважды за мою молодую жизнь приступ полного онемения
- физического двойника мгновенного помраченьяума-едване
одолевалменясредипаники и мрака бездонных вод. Вспоминаю,
как пятнадцатилетним парнишкой я вместе смускулистымкузеном
переплывал в сумерках узкую, но глубокую речку. Он уже оставлял
меня позади, когда чрезвычайное напряжение сил породило вомне
ощущениенесказаннойэйфории,сулившейдивноепродвижение,
призрачные призы на призрачных полках, - но вмигсатанинской
ее кульминации сменившейся нестерпимыми корчами сначала в одной
ноге, потом в другой, а после вребрахивобеихруках.В
позднейшиегодыячастопыталсяпотолковатьсученымии
ироническимидокторамиостранном,омерзительнокусочном
характереэтихпульсирующихрезей,обращавшихменяв
исполинского червя, а мои члены-впоследовательныекольца
агонии.Пофантастическому везению, третий пловец, совершенно
чужой человек, оказался прямо за мной и помог выволочь меняиз
бездны сплетенных стеблей купавы.
Вовторойразэтослучилосьспустягодназападном
побережьи Кавказа. Я бражничал с дюжиной собутыльников постарше
на дне рождения у сына тамошнего губернатора, и околополуночи
удалоймолодойангличанин, Аллан Андовертон (коему предстояло
году в 39-м стать моим первым британским издателем!), предложил
поплавать при лунномсвете.Покаянеотваживалсяслишком
далекозабиратьсяв море, приключение казалось приятным. Вода
была теплая; луна благосклонно блистала на крахмальнойсорочке
первоговмоейжизнивечернеготуалета,расправленного на
галечном берегу.Кругомраздавалисьвеселыеголоса;Аллан,
помню, не потрудился раздеться и резвился средь пестрых зыбей с
бутылкойшампанского;каквдругвсе поглотила туча, большая
волна подняла и перевернуламеня,искоровсечувствамои
смешались настолько, что я не смог бы сказать, куда я плыву - в
ТуапсеиликЯлте. Малодушный страх мгновенно спустил с цепи
уже знакомую боль, и я утонул бы прямо тамитогда,еслибы
новый вал не подхватил меня и не высадил на берег рядом с моими
штанами.
Теньэтихвоспоминаний,отвратительныхидовольно
бесцветных (смертельный рискбесцветен),всегдасопровождала
меня, пока я "макался" или "окунался" (тоже ее словцо) рядышком
сИрис.Онасвыклась с моим обычаем сохранять уютную связь с
донышком мелководья, когда самаонауплывала"кролем"(если
именнотакназывались в двадцатых годах эти рукоплесканья) на
довольно приличное расстояние; в то утро,однако,яедване
совершил изрядную глупость.
Мирноплаваявзад-впередв линию с берегом, по временам
опуская на пробу ногу, дабы увериться,чтоещемогуощутить
липковатоедносегонеаппетитнойнаощупь,новполне
дружелюбной зеленью,яобнаружилвдругпеременывморском
пейзаже.Насреднемегоплане коричневая моторная лодка под
управлением молодого человека, в котором я узнал Л.П.,описала
пенистыйполукруг и остановилась вблизи от Ирис. Она уцепилась
за край яркого борта, а он что-то сказал ей изатембудтобы
попыталсявтянутьее внутрь, но она ускользнула, и он унесся,
смеясь.
Все заняло,бытьможет,паруминут,нопомедлиэтот
прохвостсегоястребинымпрофилемибелымузорчатымс
перехватами свитером еще немного секунд, или будьмоядевушка
увлеченавгромеибрызгах новым ее кавалером, я бы, верно,
погиб; ибо пока эта сценадлилась,некийинстинкт-скорей
сохранения рода, нежели самосохранения - заставил меня проплыть
нескольконеосознанныхярдов,икогда я затем принял, чтобы
отдышаться,вертикальноеположение,уменяподногамине
нашлосьничего,кромеводы. Я развернулся и поплыл в сторону
суши - и уже ощутил зловещее зарево, странный, никем досельне
описанныйореол полного онемения, пробирающего меня, вступив в
убийственный сговор с силамитяготения.Внезапноколеномое
уткнулось в благословенный песок, и сквозь несильный откат я на
карачках выполз на берег.
8.
- Ирис,ядолженсделатьпризнание,касающеесямоего
душевного здоровья.
- Погодите минутку. Надо стянуть эту проклятуюштукукак
можно ниже - так далеко, как дозволяют приличия.
Мылежалисней на причале, я навзничь, она ничком. Она
содрала с себя шапочкуивозилась,пытаясьстащитьплечные
бретелькимокрогокупальника,чтобыподставить солнцу целую
спину; вспомогательные бои развернулись вблизи от меня, рядом с
ееаспиднойподмышкой,-бесплодныеусилиянеобнаружить
белизнымаленькойгруди в месте ее мягкого слияния с ребрами.
Кактолькоона,извиваясь,добиласьудовлетворительного
декорума, она полуприподнялась, придерживая черный лиф у груди,
исвободнаяееруказакопошиласьвочаровательном шустром
поиске, напоминающем обезьянью поческу, -обычномудевушки,
выкапывающейчто-то из сумки, - в данном случае, лиловую пачку
дешевыхSalammbosидорогуюзажигалку;затемонаснова
притиснулагрудьюрасстеленноеполотенце.