Мне
нехочется,чтобы вы сходили с ума и меня сводили, - ведь эти
сложности заразительны, - так что лучше нам попроступерестать
крутитьвашиаллеи. Я бы с удовольствием скрепила наш договор
поцелуем, но придется его отложить. Вот-вот появитсяИвор,он
хочетпокататьнасвсвоейновоймашине, но поскольку вы,
наверное, кататься не захотите, давайте встретимся на минутку в
саду перед самым обедом, пока он будет под душем.
Я спросил, о чем говорил с ней Боб (Л.П.) в моем сне. "Это
был не сон, - сказала она. - Он просто хотел узнать, не звонила
ли егосестранасчеттанцев,накоторыеонинастроих
приглашают. Ну, если и звонила, дома все равно было пусто."
Имыотправились в бар "Виктории" перекусить и выпить, и
там встретили Ивора. Он сказал, глупости, на сценеонотменно
танцуетифехтует,новличной жизни - медведь-медведем, и
потом емупротивно,когдавсякийrastaquouereсЛазурного
берега получает возможность лапать его невинную сестру.
- Между прочим, - добавил он, - меня тревожит маниакальная
одержимостьП. ростовщиками. Он едва не пустил по миру лучшего
из имевшихся в Кембридже, но только и знает,чтоповторятьо
них традиционные гадости.
- Смешнойчеловекмой брат, - сказала Ирис, обращаясь ко
мне, будто на сцене. - Нашуродословнуюонскрывает,cловно
сомнительнуюдрагоценность,ностоит кому-то назвать кого-то
другого Шейлоком, как он закатывает публичный скандал.
Ивор продолжал балабонить: "Сегодня унасобедаетМорис
(егонаниматель). Холодное мясо и маседуан под кухонным ромом.
Еще я разжился ванглийскойлавкебаночнойспаржей,-она
намноголучшетой,чтовырастает здесь. Машина, конечно, не
"Ройс", но все ж и у ней имеется руль-с. Нынче утром я встретил
МаджТитеридж,онауверяет,чтофранцузскиерепортеры
произносятеефамилиюкак "Si c'est richt". Никто не смеется
сегодня."
9.
Слишком взволнованный для моей обычнойсиесты,япровел
большуючастьполудня,трудясьнадлюбовным стихотворением
(ставшим последней записью в моем карманномдневничке1922-го
года, - сделанной ровно через месяц после приезда в Карнаво). В
тупору у меня, казалось, было две музы: исконная, истеричная,
истинная, мучившая менянеуловимымивспышкамивоображенияи
ломавшаярукинадмоейнеспособностьюусвоитьбезумиеи
волшебство,которымионадариламеня,иееподмастерье,
девчонка для растирания красок, маленькая резонница, набивавшая
врваныедыры,оставляемыегоспожой,пояснительнуюили
починявшую ритм начинку, которой становилосьтембольше,чем
дальшеяуходилотначального,непрочного,варварского
совершенства. Обманная музыка русских рифмлицемерновыручала
меня,подобнотемдемонам,чтонарушаютчернуютишь
художническогоадаподражаниямигреческимпоэтамили
доисторическимптицам.
Обманная музыка русских рифмлицемерновыручала
меня,подобнотемдемонам,чтонарушаютчернуютишь
художническогоадаподражаниямигреческимпоэтамили
доисторическимптицам.Ещеодиниужеокончательный обман
сопутствовал беловику, в котором чистописание, веленевая бумага
и черная тушь на краткий срок приукрашивали мертвящие вирши.И
подуматьтолько-почтипятьлет я упорствовал и попадал в
западню,пока,наконец,невыгналэтуразмалеванную,
забрюхатевшую, покорную и жалкую служанку.
Одевшись, я спустился вниз. Французское окно, выходящее на
террасу,стоялораскрытым.Старик Морис, Ирис и Ивор сидели,
смакуя мартини, в партере изумительногозаката.Иворкого-то
изображал-обладателя престранного выговора и преувеличенных
жестов.Изумительныйзакатнетолькосохранилсяввиде
декорацииксцене, перевернувшей всю мою жизнь, но, возможно,
дожил идопредложения,годыспустясделанногомноймоим
английскимиздателям:выпуститьнастольногоформатаальбом
восходов изакатов,добившисьскольможноболееправдивых
цветов,-собрание,которое имело бы и научную ценность, ибо
можно бы былопривлечькакого-нибудьдельногоцелестиолога,
чтобыонобсудилобразцы,взятыевразныхстранах,и
проанализировал поразительные, никем пока не изученные различия
в колористических структурах сумерекирассветов.Альбомсо
временем вышел, дорогой и со сносными красками, но текст к нему
написалакакая-тонеудачница,иее умильная проза и заемная
поэзия совершенно испортили книгу (Allan andOverton,London,
1949).
Япростоялпару минут, рассеянно вслушиваясь в скрипучую
декламацию Ивора и созерцая огромный закат. По егоразмывке-
классическихсветло-оранжевыхтонов-наискось прошаркивали
иссиня-черныеакульитуши.Особыйблескпридавалиэтому
сочетаниюяркие,словноуголья, тучки, плывшие в лохмотьях и
колпаках над красным солнцем, принимающим форму то ли шахматной
пешки,толибаллюстраднойбалясины."Смотрите,субботние
ведьмы!",-едваневоскликнуля, но тут заметил, что Ирис
встает и услышал ее слова: "Хватит уж, Ив. Морис его ни разу не
видел, ты зря расходуешь порох."
- А вот и нет, -возразилейбрат,-сиюминутуони
познакомятсятутМорисего и распознает (в глаголе слышались
сценические раскаты), в том-то и штука!"
Ирис сошла в сад по ступенькам террасы,иИворнестал
продолжать своего скетча, который, когда я быстро прокрутил его
вспять,обжегмнесознание ловкой карикатурой моего говора и
манер. Странное я испытывал чувство: как будто от меня оторвали
кусокибросилизаборт,какбудтоярванулсявперед,
одновременноотваливая в сторону.