НадеждаГордоновна с другом-священником заявилась в Париж
откуда-то с Оркнеевлишьпослепогребениямужа.Изложной
обязательностиона попыталась встретиться со мной и рассказать
мне "все". Я видеть ее отказался, но она изловчилась пойматьв
ЛондонеИвораперед самым его отъездом в Штаты. Я никогда его
не расспрашивал, и милый смешной человечек так и не открыл мне,
к чему это"все"сводилось,-отказываюсьверить,чтоко
многому,- да и как бы там ни было, я знаю достаточно. Человек
я по натуре не мстительный, но все желюблюиногдазадержать
воображение на том зелененьком поезде, все бегущем по кругу, по
кругу, по кругу, навек.
* Часть вторая *
1.
Удивительнаяформасамосохранениязаставляетнас
избавляться, мгновенно, необратимо, от всего, чтопринадлежало
потеряннойнамивозлюбленной.Впротивномслучае,вещи, к
которым она каждый деньприкасаласьикоторыеудерживалав
положенныхрамкахсамимобращением к ним, могут вдруг начать
набухать собственной безумной и жуткой жизнью. Каждое ее платье
начинает вынашивать собственную личность,книгисамилистают
своистраницы.Мызадыхаемсявтеснящемкруге чудовищ, не
находящих себе ни места, ни образа, потому что ее здесьнети
некомуихприласкать.Идажесамыйотважный из нас боится
встретиться взглядом с зеркалом.
Как от них избавиться - это иная проблема.Немогжея
утопитьих,будтокотят,собственно,яикотенкане мог
утопить, что уж там говорить о ее гребешке или сумке. Не могя
исмотреть,какчужойчеловексобираетих,утаскиваети
возвращается за добавкой. Поэтомуяпростобросилквартиру,
велевслужанке любым способом устранить все эти ненужные вещи.
Ненужные! В миг расставания они казались вполненормальнымии
безвредными, я бы даже сказал - озадаченными.
Сначала я попытался обосноваться в третьеразрядном отеле в
центреПарижа. Пробовал одолеть ужас и одиночество целодневным
трудом.Закончилодинроман,началдругой,написалсорок
стихотворений (все как один - разбойники и братья в разноцвеных
нарядах),дюжинурассказов,семьэссе,три опустошительных
рецензии и одну пародию. Чтобы нелишитьсяразумавтечение
ночи,приходилосьглотатьпилюлюособеннойкрепостиили
покупать кого-то в постель.
Помню один опасный майский рассвет (1931? или 1932?);все
птицы(воробьибольшейчастью) пели, как в гейневском месяце
мае, с монотонной бесовской силой, -япотомуидумаю,что
стоялопрекрасноемайское утро. Я лежал, повернувшись лицом к
стене, и в зловещем помрачении размышлял, не выехатьли"нам"
на виллу "Ирис" раньше обычного. Имелось, впрочем, препятствие,
непозволявшеепредпринятьэтупоездку: и дом, и автомобиль
были проданы, так сама Ирис сказала на протестантском кладбище,
ибо распорядители ееверыиучастивоспретиликремацию.
Я лежал, повернувшись лицом к
стене, и в зловещем помрачении размышлял, не выехатьли"нам"
на виллу "Ирис" раньше обычного. Имелось, впрочем, препятствие,
непозволявшеепредпринятьэтупоездку: и дом, и автомобиль
были проданы, так сама Ирис сказала на протестантском кладбище,
ибо распорядители ееверыиучастивоспретиликремацию.Я
повернулсявпостелиотстенкик окну, рядом, между мной и
окном, лежала Ирис, обратив ко мнетемныйзатылок.Ясодрал
одеяло.Онабылаголая,воднихтолько черных чулках (это
показалось мне странным, но в то же время напомнилочто-тоиз
параллельногомира,ибомойразум стоял, растопыря ноги, на
двух цирковых лошадях). В эротической сноске я в десятитысячный
разнапомнилсебеотметитьгденибудь,чтонетничего
соблазнительнейженскойспиныспрофильнымподъемом бедра,
когда женщина лежит на боку, чуть подогнув ногу. "J'aifroid",
- сказала женщина, едва я тронул ее за плечо.
Русскоеобозначениелюбогопредательства,неверности,
вероломства - это муаровое, змеистое слово "измена",воснове
еголежитпредставлениеоперемене, подмене, о превращении.
Такое его происхождение никогда не приходиломневголовув
моихпостоянныхразмышленияхотносительно Ирис, и теперь оно
поразило меня, как внезапно открывшеесяколдовство,обращение
нимфы в шлюху, - и вызвало немедленный и истошный протест. Один
изсоседейзабухалвстену,другойзастрекоталу дверей.
Напуганнаяженщина,схвативсвоюсумкуимойдождевик,
отомкнулакомнатуией взамен объявилась бородатая личность,
обтянутая, словно в фарсе, ночною сорочкой и в галошах набосу
ногу.Нарастание моих воплей, воплей гнева и горя, разрешилось
истерикой. Кажется,быликакие-топопыткисплавитьменяв
больницу.Вовсякомслучае, иное жилище пришлось искать sans
tarder, - оборот, услышав который я всякий раз корчусь от боли,
ибо в моем уме он связан с письмом от ее любовника.
Какой-то мелкий лоскут сельской местности все время плавал
перед моими глазами,подобносветороднойиллюзии.Япустил
указательныйпалецблуждать наугад по карте северной Франции,
кончик ногтяуткнулсявгородокPetiverилиPetitVer-
червячокилистишок-итоидругое отзывалось идиллией.
Автобус привез меня на какую-то станцию,по-моему,рядомбыл
Орлеан.Все,чтояпомнюомоемобиталище, - это странно
уклончивый пол, отвечавший наклонупотолкавкафеподмоей
комнатой. Помню еще пастельно-зеленый парк на восточной окраине
городаистаруюкрепость.Лето, проведенное мною там, - это
просто цветное пятно на тусклом стеклемоегорассудка;ноя
сочинилнесколько стихотворений, по крайности одно из которых,
обакробатах,представляющихнацерковномдворе,часто
перепечатывали в последние сорок лет.