)
Мнебыловосемнадцатьлет,когдаразразилась
большевистскаяреволюция,-глагол,согласен,сильныйи
неуместный,здесьпримененныйединственнорадиритма
повествования.Возвратнаявспышкадетской болезни продержала
меня большую частьследующихзимыивеснывИмператорской
СанаторииЦарскогоСела.Виюле1918-гояприехал
восстанавливать силы в замокпольскогоземлевладельца,моего
дальнегородичаМстиславаЧернецкого(1880-1919?).Как-то
осенним вечером молодая любовница бедняги Мстислава указала мне
сказочную тропу, вьющуюся по огромному лесу, в котором приЯне
III(Cобеском)первый Чернецкий зарогатил последнего зубра. Я
ступил на этустезюсрюкзакомзаспинойи-отчегоне
признаться - с трепетом тревог и сомнений в юном сердце. Вправе
либыляпокинутьмоюкузинувнаимрачнейший час мрачной
русской истории? Ведал ли, как уцелеть в одиночку в этойчужой
стороне?Адиплом,полученный мною после того, как особенный
комитет (во главе с отцом Мстислава,математиком,маститыми
продажным) проэкзаменовал меня по всем предметам, преподаваемым
видеальномлицее,коегоявоплоти ни разу не посетил, -
достаточен ли для поступления в Кембридж без каких-либоадских
вступительныхиспытаний?Целую ночь я брел лабиринтом лунного
света, воображая шуршание истребленных зверей. Наконец, рассвет
расцветил киноварью мою устарелую карту. Едва успел я подумать,
что пересекграницу,какбосойкрасноармеецсмонгольской
рожей,собиравший при дороге чернику, окликнул меня: "А далеко
ли, яблочко, котишься? - поинтересовалсяон,снимаякепкус
пенька. - Покажи-ка документики."
Порывшисьвкарманах,я выудил, что хотел, и пристрелил
его, едва он ко мне рванулся, - он повалился ниц, как валится в
ноги царю солдат, ударенный солнцем на плац-параде. Изшеренги
древесныхстволовниодинневзглянулвего сторону, и я
побежал, еще сжимая в ладонипрелестныйревольверикДагмары.
Лишьчерезполчаса, когда я достиг, наконец, иной части леса,
лежащей в более-менее приличной республике, икры моиперестали
дрожать.
Прошатавшись несколько времени по не удержавшимся в памяти
городам,немецкимидатским,я пересек "Канал" и очутился в
Англии. Следующим моимадресомсталотельчик"Рембрандт"в
Лондоне.Дванетотримелкихалмаза,сохраненных мной в
замшевой мошне, растаяли быстрее градин. В тусклый канун нищеты
автор - в ту пору молодой человек, пребывающийвдобровольном
изгнании(выписываюизстарого дневника), - обрел нечаянного
покровителявлицеграфаСтарова,степенногостаромодного
масона,которыйвовременаобширныхмеждународных сношений
украсил собою несколько великихпосольств,ас1913гогода
обосновалсявЛондоне.
Народномязыкеонговорилс
педантическойправильностью,нечураясь,впрочем,и
полнозвучныхпростонародных присловий. Чувства юмора у него не
было никакого. Прислуживал емумолодоймальтиец(яненавижу
чай,ноконьякуспроситьнерешился).Послухам, Никифор
Никодимович,-воспользуемся,рискуясвернутьязык,его
именемотчеством,-долгиегодыобожал мою обворожительную и
эксцентричную мать, мне известную в основном по избитымфразам
анонимныхмемуаристов. "Великая страсть" может служить удобным
прикрытиям,носдругойстороны,толькоблагородной
преданностью ее памяти и можно объяснить плату, внесенную им за
моеанглийскоеобразование,искромноевспомоществование
(большевистский переворот разорил его, какивесьнашрод),
доставшеесямнепослеегокончиныв1927-мгоду.Должен
признать, однако, что меня порой озадачивал живой взгляд егов
прочеммертвенныхочес, помещавшихся на крупном, одутловатом,
достойном лице, - русский писатель называлбыего"тщательно
выбритым"-несомненноизжеланияумиротворитьпризрака
патриархальной бороды впредполагаемомвоображениичитателей
(нынедавноужпокойных). Я, насколько хватало сил, старался
отнестиэтивзыскующиевспышкикпоискамкаких-точерт
изысканнойженщины,которуюондавным-давноподсаживалв
caleche и с которой,обождав,покаонарастворитпарасоль,
тяжеловоссоединялсявэтойпружинной повозке, - но в то же
время я невольно гадал, сумел ли мойстарыйgrandeeизбежать
извращения, некогда столь обыкновенного в так называемых кругах
высшей дипломатии. Н.Н. восседал в своем мягком кресле, будто в
обширномромане,однапухлаядлань его покоилась на грифоне
подлокотника, другая, украшенная перстнем спечаткой,вертела
настоявшемпообоктурецкомстоликенечто,походившеена
табакерку, но содержавшее запас бисерныхпилюлекоткашля-
дажескорейкапелюшек-зеленых, сиреневых и, помнится мне,
коралловых.Долженприбавить,чтоопределенныесведения,
впоследствиимнойполученные,показали,скольгнусноя
заблуждался,предполагаявнемчто-тоотличноеот
полуотеческогоинтереса ко мне, равно как и к другому молодому
человеку,сынуизвестнойсанкт-петербургскойкокотки,
предпочитавшейколяскедвуместныйэлектрическийэкипаж;но
довольно нам пожирать этот бисер.
3.
Вернемся в Карнаво, к моему багажу и кИворуБлэку,что
тащит его, изображая невесть какие мучения и бормоча комический
вздор из некой рудиментарной роли.
Солнцеужесветилововсю,когдамывходиливсад,
отгороженный от дорогикаменнойстенойистроемкипарисов.