3.
Вернемся в Карнаво, к моему багажу и кИворуБлэку,что
тащит его, изображая невесть какие мучения и бормоча комический
вздор из некой рудиментарной роли.
Солнцеужесветилововсю,когдамывходиливсад,
отгороженный от дорогикаменнойстенойистроемкипарисов.
Эмблематическиеирисыокружализеленыйпрудок,над которым
восседала бронзовая лягушка. Из-подкудрявогокаменногодуба
убегаламеждудвухапельсиновыхдеревгравийная дорожка. С
одного края лужайки эвкалипт ронял полосатую теньнапарусину
шезлонга.Тутнекичливостьфотографической памяти, но лишь
попытка любовного воссоздания, основанная на снимках изстарой
конфетной коробки с германским касатиком на крышке.
Нетсмыславзбиратьсяпотремступенькампарадного
крыльца, "волоча за собой три тонны камней", сказал ИворБлэк:
запаснойключонзабыл,прислуга,выбегающаяназвонки,
субботними вечерамиотсутствует,ассестрой,каконуже
объяснял,связатьсяобычнымисредстваминетникакой
возможности, хотя она где-то там, внутри, всего верней,рыдает
усебяв спальне - это с ней всякий раз, что ожидаются гости,
особенно по уикэндам, когда онииспатьникомунедают,и
толкутсятутчутьнедо вторника. И мы пошли за дом, огибая
кусты опунции, цеплявшие плащ у меня на руке. Вдругяуслышал
жуткий, нечеловеческий вой и посмотрел на Блэка, но невежа лишь
ухмыльнулся.
Тобылбольшой,индиговыйараслимоннойгрудьюи
полосатыми щечками, изредка пронзительно вскрикивавший, сидя на
зябком заднем крыльце. Ивор звалего"МатаХари"-отчасти
из-заакцента,ноглавное,попричинеегополитического
прошлого. Покойная тетушка Ивора,ледиУимберг,ужеотчасти
свихнувшись(годувчетырнадцатом или пятнадцатом), пригрела
старую скорбнуюптицу,которую,какговорили,бросилодин
подозрительныйиностранецсошрамаминалицеи моноклем в
глазу. Птица умела сказать "алло", "Отто" и "папа"-скромный
словарь,отчего-топриводящийнаумхлопотливуюсемейку в
жаркой стране далеко-далеко от дома. Порой, когда мне случается
заработатьсядопоздна,илазутчикиразумабольшенешлют
донесений, шевеление неточного слова отзывается в памяти сохлым
бисквитом, зажатым в большой неповоротливой лапе попугая.
Непомню,чтобыя успел повидать Ирис до обеда (а может
быть, это ее спина помаячила мне у витражного окна на лестнице,
когда я прошмыгнулотsalled'eauсегоконфузамивмою
аскетичнуюкомнату).Предусмотрительный Ивор уверил меня, что
она - глухонемая и притом такая стеснительная, что даже теперь,
на двадцать первомгоду,никакнезаставитсебявыучиться
читатьпо мужским губам.
Предусмотрительный Ивор уверил меня, что
она - глухонемая и притом такая стеснительная, что даже теперь,
на двадцать первомгоду,никакнезаставитсебявыучиться
читатьпо мужским губам. Это показалось мне странным. Я всегда
полагал, что даннаянемочьоблекаетстрадальцавабсолютно
надежныйпанцырь,прозрачныйикрепкий,какнепробиваемое
стекло, и внутри него ни озорство,нипозорсушествоватьне
могут.Братссестрой объяснялись на языке знаков, пользуясь
азбукой, сочиненной ими вдетствеивыдержавшейстехпор
несколько переработанных изданий. Нынешнее включало несообразно
замысловатыежестынизкогородапантомимы, - скорее пародия
предметов, чем символы их. Я, было, сунулся с какой-тонелепой
собственнойлептой,ноИворсуровопопросил меня не валять
дурака: она очень легко обижается. Все это (вместессердитой
служанкой,старойканниццианкой, грохотавшей тарелками где-то
за рамкою рампы) принадлежало к другой жизни, к другой книге, к
миру неуследимо кровосмесительных игр, которого я еще не создал
сознательно.
Оба были невеликимиростом,нозамечательносложенными
молодыми людьми, семейственное же их сходство было несомненное,
притом,что Ивор имел внешность вполне простецкую - рыжеватый,
веснушчатый, - а она была смуглой красавицей с чернойкороткою
стрижкой и глазами цвета ясного меда. Не помню платья, что было
нанейвнашупервуювстречу,но знаю, что тонкие руки ее
оставались голы и впивались мневдушусовсякойпальмовой
рощицейиосажденным медузами островком, какие она чертила по
воздуху, пока еебратецпереводилмнеэтиузорыидиотским
суфлерскимшопотом. Я был отомщен после обеда. Ивор отправился
за моим виски. ВбезгрешныхсумеркахмысИрисстоялина
террасе.Яраскурилтрубку,иИрис,бедром приткнувшись к
перилам, плавным русалочьим взмахом, имеющим изобразитьволну,
указаланамарево береговых огней в развале черных, как тушь,
холмов.Тутвгостинойзанамизазвонилтелефон,иона
стремительнообернулась,-но с прелестным присутствием духа
обратила этот порыв в беспечный танец с шалью. Между тем,Ивор
ужескользилпопаркетув сторону телефона, - услышать, что
понадобилось Нине Лесерф или кому-то еще из соседей. Ирис ия,
мылюбиливпозднейнашейблизостивспоминатьэтусцену
разоблачения, - Ивор несет нам стаканы, чтобы отпраздноватьее
сказочноевыздоровление,а она, не обинуясь его присутствием,
легкой кистью накрывает мои костяшки: я стоял, с преувеличенным
негодованием вцепившись вперила,инебыл,бедныйдурак,
достаточноскор,чтобыпринятьееизвинения, поцеловав эту
кисть.
4.
Привычный симптом моегонедуга-несамыйтяжкий,но
тяжелеевсегоизбываемый после каждого повторного приступа, -
принадлежит к тому, чтоНуди,лондонскийспециалист,первым
назвал"нумерическимнимбом".