- Кстати,-сказалаИрис(неподнимаясьс колен, она
прилегла, перевив подсобоюноги),-кстати,ятакине
извиниласьзатужуткуюглупость,которуюляпнула о ваших
стихах. Я уж раз сто перечла "Valley Blondies" (влюбленность) и
по-английски,радисодержания,ипо-русски,радимузыки.
Помоему, они совершенно божественны. Вы простите меня?
Я потянулся губами, поцеловать радужную коричневую коленку
рядомсомной, но ее ладонь, как бы измеряя младенческий жар,
легла мне на лоб и остановила его приближение.
- За нами присматривает, - сказала она, - множествоглаз,
глядящихякобыкудаугодно,тольконев нашу сторону. Две
хорошенькие учительницы-англичанки справа от меня, -примерно,
шагахвдвадцати,-ужесообщилимне, что ваше сходство с
фотографией Руперта Брука, знаете, той, где у негоголаяшея,
простоa-houri-sang,- они немного знают французский. Если вы
еще раз попытаетесь поцеловать меня или мою ногу, я попрошу вас
уйти. Слишком часто в моей жизни мне делали больно.
Последоваломолчание.Крупинкикварцапереливались
радужнымсветом.Когда девушка начинает говорить, как героиня
рассказа, все, что требуется - это немного терпения.
Яужеотослал стихи в ту эмигрантскую газету? Нет еще;
сначаланужноотправитьвеноксонетов.Судяпокой-каким
мелочам,двоеслеваотменя(японизилголос)-мои
соотечественники-экспатрианты. "Да, - согласилась Ирис,-они
едванеподскочилиотлюбопытства,когдавыстали читать
Пушкина, - про волны, с любовью ложившиеся к ее ногам. Акакие
еще приметы?"
- Онмедленногладитбородкусверхувниз,глядяна
горизонт, а она курит папиросу.
Еще была там малышка годов десяти, баюкавшая в голых руках
большойжелтый мяч. Она казалась одетой в одну только упряжь с
оборками и в короткую складчатуююбку,нескрывавшуюладных
бедер.Вболее позднюю эру любитель назвал бы ее "нимфеткой".
Поймав мой взгляд, она улыбнулась мне похотливо и сладко по-над
солнечным глобусом, из-под золотисто-каштановой челки.
- Лет в одиннадцать, в двенадцать, -сказалаИрис,-я
былатакойже хорошенькой, как эта французская сирота. Это ее
бабушкасидитвсявчерномсвязаниемнарасстеленной
"Cannice-Matin".Яразрешаладурнопахнущимджентльменам
ласкать меня. Играла с Ивором в неприличные игры - нет,ничего
чрезмерного,и вообще он теперь донов предпочитает доннам, так
он, во всяком случае, говорит.
Она кое-что рассказала мне о родителях, по очаровательному
совпадению скончавшихся в один день,-матьвсемьутрав
Нью-Йорке,аотецв полдень в Лондоне, всего два года назад.
Они расстались сразу после войны.
Это ее
бабушкасидитвсявчерномсвязаниемнарасстеленной
"Cannice-Matin".Яразрешаладурнопахнущимджентльменам
ласкать меня. Играла с Ивором в неприличные игры - нет,ничего
чрезмерного,и вообще он теперь донов предпочитает доннам, так
он, во всяком случае, говорит.
Она кое-что рассказала мне о родителях, по очаровательному
совпадению скончавшихся в один день,-матьвсемьутрав
Нью-Йорке,аотецв полдень в Лондоне, всего два года назад.
Они расстались сразу после войны. Она была американка, ужасная.
О матерях так не говорят, но она и вправду былаужасна.Папа,
когдаонумер, был вице-президентом "Samuels Cement Company".
Он происходил из почтенной семьииимел"хорошиесвязи".Я
спросил,почему,собственно,уИворазубна"общество" и
наоборот? Она туманноответила,чтоеговоротитот"своры
охотниковналис"и "банды яхтсменов". Я отметил, что к этим
противным клише прибегают одни мещане. Вмоемкругу,вмоем
мире,вмоей изобильной России мы настолько стояли выше любых
представлений о "классах",чтолишьухмылялисьилизевали,
читаяо "японских баронах" или "новоанглийских патрициях". Все
же довольно странно, что Ивор оставлял шутовство и обращалсяв
нормальнуюсерьезнуюличность,лишьседлая своего дряхлого,
чубарого в подплешинах конька и принимаясь поноситьанглийские
"высшиеклассы"-вособенности их выговор. Ведь последний,
протестовал я, представляет собою речь, превосходящую качеством
парижскийфранцузскийидажепетербургскийрусский,-
обаятельномодулированное негромкое ржание, которому Ирис и он
вихобиходномобщенииподражалидовольноудачно,хоть,
разумеется,инеосознанно, если только не забавлялись, длинно
вышучиваяходульныйиустарелыйанглийскийбезобидного
иностранца. К слову, кто по национальности тот бронзовый старец
сжесткойпорослью на груди, что выбирается из низкого прибоя
следом за своей неопрятной собакой, - по-моему, я где-товидел
его лицо?
ЭтоКаннер,сказалаИрис,великий пианист и охотник на
бабочек, а его лицо и имя не сходят с колонок хроникиМорриса.
Онакакразпытаетсядобытьбилетыхотя-бынапаруего
концертов; а там, вон на том месте,гдеотряхиваетсяпес,в
июне,когдаздесьбыло пусто, загорало семейство П. (высокое
древнее имя), причем Ивора они в упор не видели, хоть он и знал
в Тринити молодого Л.П. Теперь они перебрались туда. Длясамых
избранных. Видите, оранжевая точка? Это их купальня. У подножия
Мирана-палас.Я промолчал, хоть тоже знал молодого Л.П. и тоже
его не любил.
В тот же день. Налетел на него в мужскойуборнойМираны.
Восторженныеприветствия.Какянасчеттого,чтобы
познакомиться с его сестрой, завтра у нас что? Суббота.