Дверь
совершеннонепринужденнооткрылась,ичерезмгновение старый авантюрист
оказался на улице, вернее, под аркой проезда, соединяющего посольский двор с
Манежной площадью.
В первый миг ему показалось, что он вышел нев Москву, а в какой-то не
вполне реальный карнавальный город.Неботрепеталосполохами, смешивались
стихиивоздухаиогня,из полногомрака вдруг,словнонафотобумаге,
проявлялись башни Кремля, ревелзвуковой шторм, в котором слышались и басы,
и дисканты разрушительных средств, временами вдруг посреди урагана возникали
паузыполногомолчания, и они, как отсутствие чего бы то ни было, поражали
еще больше, чем рев.
Рестон старался, чтобы звук его шагов совпал с грохотом и ревом налета,
а само продвижение мимо милицейского поста -- с моментами мрака. Ему удалось
незамеченнымвыйти из-подарки,пройти мимозатемненного"Националя"и
завернуть наулицуГорького.Эту улицуон долгои упорно называл старым
именем -- Тверская, пока не перевел новоеназвание на английский. С тех пор
стал величать главную улицу столицы победившего социализма на свой лад,the
BitterStreet -- Горькая улица, что звучало,сеготочкизрения, вполне
уместно.
Рестонлюбилтакиенеожиданныеотрывыотрасписаниясолидного
журналистасегоприемами,коктейлями,запланированнымиинтервьюи
пресс-конференциями.Именнотакиевнеординарныемоменты,вспышечки
tout-a-coup,впечатлений,делалиегорепортажинеобычнымявлениемв
журналистике.Сегодняшнийспонтанныйотрыв простопривел его ввосторг.
Значит, еще не постарел, черт возьми, если позволяю себе такиештуки, думал
он, быстро шагаявверх по Горькойулице.Подошвы егобудто летели, мышцы
будто звенелиотвосторга, онбудтождалкакой-товолшебной встречи, о
которойякобымечталвсюжизнь,онбудтобыкнейскаждымшагом
приближался.Возлездания телеграфак егоногамупаладымящаяся гильза
зенитного снаряда.
Вдруготкуда-топрорезалсямилицейский свисток,потомпослышалось:
"Стой!",вочередном всполохемелькнулприближающийся мотоцикл, зажглась
фара.Он решил во что бы то ни стало не попадаться и побежал.Иначеопять
загонят в бомбоубежище, думал он,не зная,что речь в подобной ситуации --
ночь,тревога,налет, патруль, убегающийчеловек -- может пойтисовсем о
другом, а именно опуле в спину. Он незнал, что вМоскве повсеместно вот
уже нескольконедель распространяются призывы к бдительности, что все, даже
школьники,высматривают немецкихшпионов, которыеякобы во времяналетов
фонариками подают с землисигналы бомбардировщикам. Рестон этого не знали
убегалот мотоцикла даже с некоторой шаловливостью. Нырнул во двор, забежал
вкакой-тотемныйподъезд, увидел, как мотоцикл промчалсямимо, иснова
выскочилнаГорькую.
Большеегоникто нетревожил, и онспокойношел
несколько минути дажепостоял немного на Пушкинскойплощади, глядя,как
озаряется огнем какая-то высокопарнаяскульптура -- социалистический ангел,
парящий на крыше углового дома.
Стрельбазениток усиливалась, лучи прожекторов метались по всему своду
небес.На площади Маяковского онвдруг увидел высоков небе в пересечении
лучеймедленноплывущиекрестикинацистскихбомбардировщиков. Разобрать
маркумашинбылоневозможно, ноон сказалсебе, чтоэто"хейнкели"и
"дорнье", и быстро черкнул в записной книжке -- "хейнкели" и "дорнье". Вдруг
где-то, совсем неподалеку, раздался ужасающийудар, немедленно перешедший в
грохотразвала.Онпонял,чтоэти мирнопроплывающиекрестикиначали
сбрасывать свой груз.
Онужезнал,чтометровМосквеиспользуетсякакгражданское
бомбоубежище, и быстро пошел к знакомой ему станции "Маяковская".
Какие-то мальчишки в полувоенной одежде, дежурившие в вестибюле, увидев
его, бросились,крича:"Ты что, дядя,охерел?", втащили внутрь. Проклятое
слово "бомбоубежище" никак не давалось Рестону, но он все-таки его произнес.
--Англичанинтуткакой-тоохеревший шатается! --крикнулкому-то
какой-тоиздежурных и подтолкнул Рестонак эскалатору:--Давай, чапай
вниз!
Движущаясялестница, естественно,не работала, и он долго шел пешком,
удивляясь глубине шахты. Не исключено, что при постройке вначале тридцатых
кто-то уже думал о будущих бомбардировках, предположил Рестон.
Как и всех иностранцев, московское метро поражало Рестона изысканностью
своей отделки, в которой сквозь нарождающуюся социалистическуюпышность еще
кое-гдепросвечивалнынесовсем ужезагнанный русскиймодернизм. Почему
вдруг решилис такой роскошью украситьобыкновенную городскую транспортную
систему?Скорее всего, этоидеясамого Сталина, безнего тутничегоне
делается,но что все-таки он имел ввиду? Быть может, хотел в этих дворцах
показатьмассамчерты приближающегося коммунизма?Замечательно,что этот
идеальный коммунизм возник изначально все-таки под землей.
Лестница кончалась,выступалииз мрака дваряда колоннполированной
нержавеющей стали,мраморная облицовкастен, куполас мозаичными панно, в
которых-то как раз сквозь радостное социалистическое содержаниепросвечивал
какой-то формализм.Полстанционногозала,запомнившийсяРестонусвоим
геометрическим орнаментом, был не виден, поскольку все его пространство было
допоследнегоквадратногосантиметрапокрытосидящимиилилежащимив
скорчившихся позах людьми.
Рестоностановилсявнедоумении,потомпопытался,балансируя,
продвинуться вперед. Вряд ли в этом храме социализма найдется место для моей
задницы, подумалось ему, не садиться же, в самом деле, на людей.