Изо рта хлестнули струи желудочногосока, перемешанного с
кровью и непереваренными деликатесами.
На военнойбазе возле Николаевска-на-Амуре еговытащили из самолета в
бессознательном состоянии.
-- Ну и дела,-- скребли себе затылки летчики, -- а говорят, от жратвы
еще никто не умер...
-- Идиоты!-- сказал имвоенврач. -- Развеможно голодающемудавать
столько еды, если не хочешь его убить?
-- А мы-то что, -- возразили летчики. -- Намсказали, мы сделали, -- и
пошли расстроенные по домам: ониуже успели проникнуться симпатией к своему
жутковатому грузу.
Все-таки оннеумер, а, напротив,за неделюв военном госпиталена
куриныхбульонах и рисовой каше, на уколахглюкозы с витаминамиполностью
пришел в себя и окреп.
Он лежал в отдельном боксе на чистых простынях. За окном на обледенелых
ветках елей под дурным ноябрьскимветром раскачивались вороны. Для чего они
таксомнойвозятся,гадалон.Можетбыть,готовитсякакой-нибудь
пропагандистский процесс военных вредителей,чтобыоправдатьпоражения на
фронте? Приговариватьк расстрелу надо все-таки нелагерногодоходягу,а
здорового цветущего врага, это логично.
Каждоеутро санитар приносил ему "Известия" и "Красную звезду". Иногда
емуказалось,что кто-тоаккуратно следит затем, чтобыон былв курсе
событий.Превосходноумеячитатьгазетысихнаборомоколичностей,
недоговорок,двусмысленных словесныхштампов, Никитабез труда понял, что
положениена фронте отчаянное,чтонесегодня --завтра может произойти
катастрофа и падет Москва. Впервые его стала задевать военная диспозиция. Он
попросил карандашисталделатьнаполяхгазеты кое-какиетактические
выкладки.Усилиясоветского командованиябыли похожина тришкинкафтан.
Мысль о входе Гитлера в Москву вдруг показалась ему невыносимой.
Странным образом почти невспоминалсяему Зеленлаг, и только иногда в
кошмарной дребедени сна,вкоторойсобрались,казалось,всестрахи его
жизни,включаяикронштадтских матросиков, возникало монотонноедвижение
тачки, бесконечно знакомая тропа,спуск в карьер,повторение,повторение,
повторение, будто в жизнии смысла-то нет никакого, кроме повторения, будто
он жил уже миллион жизней и в каждой из них вот так же тяжело поворачивалось
колесо тачки.
Вдруг он заметил, что взгляд его следует за изгибами спинызатянутой в
белый халатик медсестры Таси. Однаждыона будто почувствовала это и глянула
внимательнымглазомчерезплечо.Вэтотмоментеговдругпротрясло
неукротимое желание ибез всяких уже "если -- я -- еще--значит --я --
еще", а просто лишь жажда немедленных и самых активных действий, вот именно:
сорватьснее все, поднять ейноги,раздвинуть рукой ее лепестки, войти,
протрястись, исторгнуть... Тася после этого обмена взглядами стала приходить
в бокс с помощницей.
.. Тася после этого обмена взглядами стала приходить
в бокс с помощницей.
Майормедицинской службы Гуревичежедневно после осмотрасадилсяна
Краешекпостелиизаводилфилософскиеразговоры,называяегоНикитой
Борисовичем.
--Вот иногдастранные мысли посещают, Никита Борисович. Вы знаете, я
убежденный материалист, но, если мы призываем человека ксамопожертвованию,
разве это не отголоски идеализма?
-- Чтомне предстоит, Михаил Яковлевич? -- спрашивал его Никита. Майор
пожимал плечами:
-- Сие не в нашей компетенции...
Вдругоднаждыонпришелутромоченьозабоченный, быстропроверил
температуру, кровяное давление, прочитал свежие анализы и сказал:
--Поздравляю, Никита Борисович, выв прекраснойформе, и сегодня, а
именно вот прямо сейчас, мы с вами прощаемся.
В коридоре за стеклянной дверью уже маячила командирскаяфуражка, "Ну,
вот и все, -- подумал Никита. -- Моя история завершается. Мучить себя больше
недам,подпишувсеинапроцессескажувсе,чтотребуется.Наше
сопротивление для них ничего не стоит, ровным счетом ничего".
Прямоповерхбольничнойпижамынанегонабросилитотжесамый
самолетный тулуп,посадилив "эмку". Стекла у неебыли не завешены,и он
смог рассмотреть небольшой поселок и окружающие сопки.Тайга здесь былане
четаколымской,огромныеелии лиственницымифической ратьюуходилив
поднебесье, в туман.
Поездкадлиласьнедолго,минутчерезпятнадцатьониподъехалик
маленькому коттеджу,который,еслибы не подмокшаяштукатурка противного
розовогоцвета, мог показаться предметомальпийскойидиллии.Внутри было
сильно натоплено,царилгостиничныйуютс ковровыми дорожками, плюшевыми
занавесками,неизменным "Буреломом" на стене, здоровеннымрадиоприемником.
Сопровождавшийлейтенантщелкнул каблуками,взял под козыреки удалился.
Открылась дверь всоседнюю комнату,и на еепороге появилась не кто иная,
как медсестра Тася. На этот раз онабылане вбелом халате, ав шелковой
кофточке, очень привлекательно облегавшей ее плечи и грудь.
--Вамнадопереодеться,товарищгенерал-лейтенант,--нежнейшим
женственнейшим голосомпроизнеслаона.Заее спиной онувидел спальню с
широкой кроватью, лежащую на кровати военную форму с генеральскими петлицами
и тремя привинченными его орденами,атакже стоящие возле кровативысокие
хромовые сапоги.
Так и не поняв до конца, что происходит, и не задавая никаких вопросов,
он бросилсяв спальню, схватил Тасю, сталс нее всеснимать, терпенияне
хватило, повалил ее в задранной юбочке на кровать.
На этот раз телесный пир не доставил емустраданий, как в случае сухим
пайком,еслинесчитатьтого,чтоотдолгонепроходящейивсе
возобновляющейся жажды он довольно сильно растер себе член.