Тревога продолжалась несколько часов.День занялся, а сирены все выли,
тотам,тосям били зенитки, но теперьуже явно впустое небо. Пожар на
Шаболовкев конце концов погасили. Видимо, немцы целилисьв радиобашню, но
не попали, подожгли несколько жилых домов.
Трамваи вто утро пошлина два часапозже.Их бралиштурмомтакие
огромные толпы, что Цецилиядаже и приблизиться не решилась, отправиласьв
Лефортово пешком. Ну, а когда добралась, оказалось, что очередь напередачу
посылоквэтотденьсовсемнепомерная.Ейдалиогрызокхимического
карандаша, и она, немного его послюнявив, написала вслед за впереди стоявшей
женщинойпятизначныйномерналадони.Номерэтотозначал, чтостоять
придетсявесь день,дотемноты, а можетбытьи уйти ни счем. Так уж и
рассчитывайте, гражданочка, что на весь день,сказала ей соседка, у которой
припасено былонаэтотслучай вязание. Публика знала, что вЛефортовской
тюрьме НКВДтолькотриокошкадля передачи продовольственных посылок,а
иногда из этих трех работают только два или одно, ивобеденноевремя все
три закрываются на два часа.
У Цецилии был уже опыт по стоянию в тюремных очередях. Обычно она брала
ссобой книги, И. Сталина "Вопросыленинизма", скажем,или что-нибудь еще
фундаментальное,делалазакладки,выписывалацитаты,этопотомочень
помогалона лекциях. Книги, вечные ее друзья, надежныемарксистские книги,
помогали ейтак жеборотьсяс отвратительной тревогой, которую она всегда
испытывала в очередях. Дело в том,чтопосылки вадрес Кирилла невсегда
принимались. Вего деле, очевидно, существовала какая-то путаница, какая-то
бюрократическаяошибка.Иногда,послецелогоднястояния,посылкуиз
окошечка выбрасывали, говоря,что Градова Кирилла Борисовича в списках лиц,
имеющих право на получение посылок, нет. Это могло означать самое ужасное...
нет, нет, только неэто, не самое ужасное, ну, скажем, еговременно лишили
прав на получение посылок за какую-нибудь провинность там,внутри.При его
принципиальности,приего,прямоскажем,упрямствеонмограссердить
каких-нибудьтоварищейизадминистрации,неправда ли? Ведьиногдаже
посылкупростопринималибезразговоров,простодавалирасписатьсяв
какой-то ведомости и все, аведь это означало, чтоон естьв списках лиц,
имеющих право на получение продовольственных посылок, логично?
Очередь к окошечкам тюрьмы вилась по тихимлефортовским переулкам, где
не чувствовалось нивойны, ни вообще двадцатого века.Заборчики, голубятни
наднизкимикрышами, вокнахрезеда,напиток"гриб",киски,науглу
керосиннаялавка,какие-тоглухиевремена,как бывосьмидесятыегоды,
общественный застой. Только уж при самом приближениивозникалосовременное
строение, бесконечная ибезликая бетонная стена,на которойиногдаможно
было видеть приклеенные газеты или агитационные плакаты.
Редкиепрохожие,обитателиблизлежащихтихихпереулков,старались
проходить, как бы не замечая вечной, глухо бормочущейочереди родственников
"врагов народа".Может быть,иные изпрохожих исами были родственниками
"враговнарода",истоялигде-нибудьвкаких-нибудьдругихподобных
очередях,здесь же никтоизнихне выказывалникакойсимпатии к другим
"посылочникам", тем более тотут, то там в укромных местахпереулков можно
было увидеть присевшую женщину или сосредоточенно опустившего голову редкого
мужчину: волей-неволей народ выходил из очереди пописать,нарушая тем самым
идиллию лефортовских переулков и дворов.
КнигипомогалиЦецилиине толькокоротатьвремя вочередях, нои
отгораживаться от окружающих, тоесть не ставить себя с ними на одну доску.
Все-таки кто ихзнает,что занарод вокруг. Ведьне могли же наши органы
совершитьстолькоошибок, как в случае сКириллом, а этиженщинырядом,
может, просто и по случайностям судьбы оказались женами,сестрами, матерями
осужденныхполитическихпреступников, а можетбыть, иеще невыявленные
соучастницы? Поручиться нельзя.
Отгораживаться надо было и от разговоров вокруг, которые нередко велись
совершенно безответственно,даже награнипровокации. Вотэтоудавалось
Цецилиитруднеевсего.Хотьсамаинеразговаривала,ноневольно
прислушивалась:вэтихразговорахтоиделопроскальзывалочто-то
относящееся к Кириллу. Вот сейчас, например, две женщины заспиной шепчутся
об осуждении "без права переписки". "Мой муж осужден на десять лет без права
переписки, но явсе-такинадеюсь..." -- бормотал плачущийголосок, как бы
напрашивающийсяна утешение."Бросьтеваши надежды, дорогая,--отвечал
другой голос, хоть и приглушенный, нопочти вызывающий. -- Лучше ищите себе
другогомужа.Неужеливынепонимаете,чтоозначаетэто"безправа
переписки"?Онивсерасстреляны, все без исключения!"Сквозьсдавленные
рыдания первая женщина елеслышно выговаривала:"Но ведь посылки-то иногда
принимают...иногда..."--"Ах, оставьте!Зачем вам этот самообман?"--
безжалостно парировала этот аргумент вторая.
Цецилия вспыхнула, не выдержала,оглянулась. Прислонившись к фонарному
столбустоялидвое--одна молоденькая,худенькая, беззвучнорыдающая,
вторая -- круглолицая женщинасредних лет, с короткой стрижкой и папиросой.
Цецилия, забыв о своих правилах, взвилась на нее:
-- Ну чтовы несете?! Что за дерьмо вы тут выдумываете?! Кто вас такой
вонючей информацией снабжает? Если кто-то осужден с лишением прав переписки,
этотолько тои означает, чтоему не разрешается переписываться, и больше
ничего!Авы, гражданка, не слушайте никого! Если у вас посылки принимают,
значит, ваш муж жив!
Молоденькаядамочкаплакатьперестала,испуганноичастокивала
Цецилии, как бы говоря: "Да-да, жив, жив,только,пожалуйста, не повышайте
голос!" Вторая же, круглолицая, с вызовом закурив папиросу, молча смотрела в
сторону; в ней чувствовался враг.