Проклинаяпро себя"коммунистическую сволочь" (вчерашняякомсомолка,
став жертвой режима, и не заметила, как быстро докатилась до белогвардейских
словечек), она потащилась к трамвайной остановке и вдруг увидела в маленьком
скверике сидящую на скамье, расплывшуюся в полной прострации Цилю Розенблюм.
На коленях у нее были листки, покрытые расплывшимсячернильнымкарандашом,
-- единственное за все время письмо, пришедшее от Кирилла.
Надяприселарядом.Онапочему-тосочувствовалаэтой"оголтелой
марксистке"(опять какое-тоантисоветское выражениевыплываетнеизвестно
откуда), хотя и обижалась, что при прежних встречах в очереди у Лефортово та
ее в упор не замечала.
-- Ты еще счастливая, -- вздохнула она, -- тебе пишут.
Цецилиявздрогнула,взглянуланаНадюивдругуткнуласьей,
малознакомой женщине, в плечо.
-- Этоеще втридцатьдевятом,--бормоталаона.-- Единственное
письмо. Одни общие фразы.
Надя повторила: "Ты еще счастливая", хотя и слукавила, онаот "своего"
получила за три года все-такитриписьма.Неожиданнодля себясамой она
погладилаЦецилию поволосам. Откуда этителячьи нежности? Обнявшись, обе
женщины в охотку зарыдали.
-- Почему они не принимают посылки, Надя? -- спросила потом Цецилия.
Румянцева привычно оглянулась, в те времена оглядывался любой советский
человек, перед тем как произнести более или менее энергичную фразу.
--Эх,Циля, может быть, просто не знают, где эти люди. Неудивлюсь,
если у них там такой же бардак, как везде.
Они поднялись и тяжело поплелись ктрамваю, словно две старухи, хоть и
были ещевполне молодымиздоровыми бабами.Не говоря уже обо всем прочем,
система полностью переломала их половую жизнь.
-- Война все изменит, -- проговорила Надя. --Им придется пересмотреть
свое отношение к народу.
-- Может быть, ты права, -- сказала Цецилия. -- И первое, что мы должны
пересмотреть, это отношение к партийным кадрам.
Они говорили уже совсем дружески и незамечали, что однаназываетих
"они", а другая -- "мы".
-- А тех, "без права переписки", всех шлепнули, -- сказала Надя.
--Неужелиэтоправда?--елеслышнопрошепталаЦецилия,потом
заговорилагромче: -- Прости мою вспышку, Надя. Нервы напределе. Однако у
Кириллаведьнебылоэтойформулировкивприговоре,ивотвидишь,
все-таки... письмо...
-- Да-да, все будет хорошо, Циля, -- ободрила ее новая подруга.
Они завернулиза угол, и тут прямо им по макушкам из какого-то низкого
открытого окна заговорилорадио: "От СоветскогоИнформбюро. НаСмоленском
направлении идут ожесточенные бои. Потери противника в живой силе итехнике
растут..."
--Слышишь?!--паническивоскликнулаЦецилия.
--Смоленское
направление! Они подходят! Что с нами будет?
Новоемосковскоенебосаэростатамиилучамипрожекторовдиким
контрастомстоялонад захолустнойЛефортовскойслободой. Старый Кукуйв
ужасе съежился перед подходом соплеменников.
Глава II Ночные фейерверки
Задесятьс лишкомлет, что прошли снашегопервогопоявленияна
Белорусском вокзале, он основательно изменился, не в том смысле, разумеется,
чтоушлакуда-тоегопсевдорусско-прусскаяархитектураилииспарился
прокопченный стеклянныйсвод,роднящий егоссемьейвеликих европейских
вокзалов,автом,чтовместомирной,хотяиосновательно
милитаризированной,атмосферы1930года,вкоторую мыдажеумудрились
вплестизавитушку любовнойинтриги,мы оказалисьсейчас в августесорок
первого, на перевалочном пункте войны, на базе отправки к фронту и эвакуации
из горящих западных областей.
Как раз ктому моменту, когда уцелевшиеГрадовы съехались напроводы
всеми любимогоСаввы, надальний путь прибыл поезд из Смоленска, в составе
которогонескольковагоновпредставлялисобойлишьвыгоревшиеостовы.
Сомнений не было-- поезд с беженцами попал по дороге под бомбежку немецкой
авиации.Бледныелица беженцеви раненых красноармейцев, заполнившиевсе
проемы окон в уцелевших вагонах, медленнопроплывали вдоль перрона,словно
экспозициястариннойживописи,однакоивобуглившихсявагонах,на
площадках, и среди руин купе шевелились люди, создавая совсем уже призрачное
впечатление.
Перроны и залы ожидания вокзала пребывали вбеспрерывномкашеобразном
движении,будтонекийповарпошевеливалчеловеческоемесивоневидимым
черпаком:напиралисмешками,разваливалисьпокафелювперемежкус
содержимым мешков, вскакивали инеслись, пробирались с кипятком, мочились в
углах,потомучтопроникнутьвсемжелающим втуалетыбыло невозможно.
Военные патрули замахивались прикладами,пробивая себе дорогу. Гвалт, бабьи
вопли, рыдания, детский визг, неразборчивые приказы по громкоговорителю...
Градовыпослетишины ибезлюдья СеребряногоБорачувствовалисебя
ошарашенными. Одна лишь Нина как будто не замечала ничего, весело, влюбленно
подтруниваланад своим облаченным вмешковатую форму со свежими майорскими
петличками мужем.
--ПосмотритенаСавку, --взывала она.--Ну,каков?!Скаким
небрежным щегольством он носитсвой изысканныймундир! Я и не подозревала,
что выхожу замуж за кавалергарда!
ВоенврачIIIрангаКитайгородскийстаралсяподыгрыватьвеселому
настроению жены: выпячивалгрудь, подправлял воображаемый ус,прохаживался
вдоль вагона "кавалергардовской" пружинистой походочкой, потряхивая длинными
ляжками,побрякивал воображаемымишпорами.