С этими словами Никита взял подруку Бориса Никитича и уверенно, будто
старший,провелего вкабинет.Вуйнович,продолжаяследовать, лишьна
мгновениеостановился, чтобы расстегнутькрючкина воротнике шинели.Это
мгновение осталось в его памяти на всю жизнь - быть может, самый жаркий миг
молодости, шепот Вероники: "Что с вами, Вадим?..."
- Происходяточень важныесобытия, отец. У наркомаобострение язвы.
Ему сталоплохона совещаниив Кремле.Политбюро настаивает на операции.
Мнения врачей разделились. Тебя просят принять участие вконсилиуме. Сталин
лично назвал твое имя. Возможно, твое мнение будет решающим. Прости, что так
получилось, номама,конечно, поймет. КомполкаВуйновичотвезеттебяв
больницу и привезет назад.
Никитаговорилотрывисто,будтовытягивалбумажнуюлентуиз
телеграфного аппарата. Уже собираясь, профессор вдруг подумал о том, как все
эти событияограбили его сына и его самого: исчезла,таки не появившись,
ранняямолодостьегопервенца,всетеочаровательныедурачества,что
предвкушаютсявсемье,апотомссерьезностью,какважныемировые
происшествия, обсуждаются. Из отрочества онсразушагнулвэти проклятые
события, и больше с ним нельзя уже было говорить иначе, как всерьез.
- Но ты, надеюсь, останешься с матерью?
- Да-да.
Никто изгостей - а уж темболее виновница торжества- не удивился
неожиданному отъезду хозяина в сопровождении "красавца офицера". Выдающегося
хирурганередко вызываливсамыенеподходящиемоменты.Толькошепотки
поползли - кто там гикнулся наверху, но вскоре и они были вытеснены мощными
ароматами жаренного со специями барашка.
- На рентгеновских снимках, господа, то есть, простите, тов... словом,
уважаемыеколлеги,мы,конечно, видим отчетливый "эффектниши" встенке
дуоденум,однако естьоснования предполагать, чтомыздесьимеем дело с
интенсивнымпроцессомрубцевания, еслине вообще с зажившей язвой. Что до
кровотеченийпоследнеговремени,тоони, мнекажется,былиследствием
поверхностныхизъявленийстенкижелудка,результатомзастарелого
воспалительного процесса. Именно такоевпечатлениеуменясложилосьпри
пальпации, а своим пальцам, гос... простите, коллеги, верю больше, чем лучам
Рентгена, -старый профессор Ланг закашлялся,не закончив фразу,а потом
сердито все-таки ее закончил, сказав: - ... господа и товарищи!
Большой кабинет вадминистративном здании Солдатенковской больницы был
полон.Председательствовал,вовсякомслучае,сиделвцентревозле
рентгеновских снимков,главный врачВоенного госпиталя Рагозин. Считалось,
что он лучше всех знал высокопоставленного больного, так как курировал его в
течение последних нескольких месяцев и сопровождал во время недавней поездки
в Крым.
В этомсобрании, впрочем,игратьглавную скрипку даже и Рагозину
былозатруднительно:неменеедюжины светил первойвеличины -Греков,
Мартынов,Плетнев,Бурденко, Обросов,Ланг,только чтоподъехал Градов,
ожидался знаменитый казанский профессор Вишневский...
Присутствовали на консилиуме и несколько лиц, хоть и облаченные в белые
халаты, но явно не имевшие к медицине прямого отношения. Лица исключительной
серьезности и внимания, они сидели вуглу, внимали каждомуслову, носами
молчали, однимтолько лишь своим присутствием давая понять, что обсуждается
дело исключительной государственной важности.
"Лангправ,-подумалГрадов, принимая изрукРагозинапапкус
записями врачей и результатованализов, -здесь есть как господа,таки
явные товарищи".
-Так какой же ваш вывод,ГеоргийФедорович? - спросил Рагозин. -
Следует ли прибегнуть к радикальной операции?
Лангпочему-то заливался потом, покрывался пятнами, тои дело вынимал
большой, набухший уже по краям носовой платок.
- В своей клинике,батенькимои, я бытакие штучкилечилдиетой и
минеральной водичкой. Обычно больные...
- Но можем ли мы рисковать?! - вдруг оборвал его Рагозин. - Ведь это
не обычный больной!
- Не прерывайте! - вдруг разозлился рыхлый Ланг и хлопнул ладошкой по
столу. - Для меня все больные обычные!
- Могу яосмотреть наркома? - шепотом спросил БорисНикитич доктора
Очкина.
Покаонишлипокоридору,заниминепрерывноследовалкомполка
Вуйнович. Возле дверей на лестничной клетке стояли красноармейцы.В смежной
с палатой Фрунзе комнате профессор Градов заметил висящуюна вешалке шинель
наркомвоенмора - четыре ромба в петлицах и большая звезда на рукаве.
Между тем надачевСеребряномБорупроисходил один изпарадоксов
революции:криксезонатанец чарльстонвосхищалбуржуазный "пожилаж"и
возмущал передовую молодежь.
-На хренанамэта декаденщина, -заявил,например, Нининдруг,
марьинорощинскиймолодчагаСеменСтройло.-Этутрясучкукапиталисты
изобрели, чтобырябчиков сананасамирастрясать, апролетариатуона без
пользы.
-Датамкакразпролетариат-то и чарльстонит, - сказал недавней
путешественник Пулково, проехавший после Оксфорда пол-Европы. - Мальчишки и
девчонки из низов, да и прочие, всяк, кому не лень.
-Западнаяблажь,-отмахнулсяСтройлоздоровеннойладоньюс
некоторой даже вельможностью.
- А вы, друг мой, что же, "барыню" собираетесь внедрять в пролетарский
быт,"камаринского"? - повернулся кспорящимвспыхнувшим моноклем Михаил
Афанасьевич Булгаков, само издевательство.
- Нет,нет инет!- горячовступилась за друга восемнадцатилетняя
Нина. - Революция создает новую эстетику, будут и новые танцы!
- Похожие на старую маршировку? - невинно спросил аспирант на кафедре
ее отца Савва Китайгородский, воплощение интеллигенции и хороших манер.