Повыв, однако, немного и подергавшись, если Мэри вовремя не войдет и не
ринетсякроялю,он начинает понемногу сдавать позиции.Ну,спраздновал
труса, да; ну,испугался Чека,но кто ж этих изверговне боится, ну... Ну
вот ивсе, Милосердный!И только уж натретьей фазе, опятьжеесли Мэри
умудрится прохлопать развитие кризиса, Борис Никитич позволял себе кое-какое
рукоприкладствок своемугардеробу -торубашкурванетнагруди, как
кронштадтскийматрос,торасполосуетжилет-игромковыкликает:
"Соучастник! Соучастник!"
Да, вэти минуты он себя полагал прямым соучастником убийства главкома
Фрунзе, итутуж Мэри непременно появляласьснастойкойброма, со своей
теплой грудью и со спасительным Шопеном.
Ине потому, конечно, так казнился Борис Никитич, что убит был нарком,
герой, могучий человек государства - ничем онбыл не лучше их всех,такой
жеизверг, расстреливал пленных, -а потому, что это был пациент,святое
для врачебной совести тело.
К счастью, приступы такой несправедливости, вот именно несправедливости
по отношениюк самому себе становились все реже. В спокойные же дни еслии
вспоминал профессор Градов про ту октябрьскуюночьпрошлого года, то думал
только отом, чтоже фактически сделали Рагозин и другие, чтобыотправить
командармавнереальныереальности.Дажесейчас,невзираянапочти
неприкрытый цинизм этих людей, коему онбыл свидетель, он не мог допустить,
чтокто-нибудьизколлегоказалсяспособенпопросту, скажем,пересечь
артерию. Ведь не буденовцы все-таки, врачи же все-таки, врачи!
Зазвенелотдаленныйтрамвай.Счастливыедетипроскальзывалина
велосипедах. Менее счастливые, новсе-такисчастливыедонельзяразгоняли
самодельные самокаты. С шумом взлетает грай грачей, мгновенно порождая вихрь
листопада.
Два друга с гимназических лет, профессор БорисНикитич Градов и Леонид
ВалентиновичПулково,прогуливаютсявклассическомстилемосковской
интеллигенции-шляпы чуть сдвинутыназад, пальторасстегнуты,руки за
спиной, лица освещены мыслью и обоюднойсимпатией. Они то идут вдоль долгих
заборов,то удаляютсяврощи,товыходятктрамвайной линииитогда
подзывают Пифагора - тот тут же подскакивает сраскрытой лукавой пастью -
и берут его на поводок.
- Да, Бо,- чуть приостановился Пулково, - третьего дня натолкнулся
в "Вечерке" на сообщение о тебе. Чтоже ты не хвастаешься? Назначен главным
хирургом РККА! Ну, не гигант ли?
Градов слегка поморщился, однако принял предложенный гимназический тон.
- Да-с, милостисдарь, мы теперь в генеральских чинах, не вам чета. Мое
превосходительство! Ты, жалкий физик, не можешьвелосипеда себе купить, а у
меня "персоналка" с шофером-красноармейцем! Слопал? На здоровье!
Пулково залебезил вокруг с услужливой шляпой подхалима:
- Мы, ваше превосходительство, это дело даже очень понимаем и уважаем,
с нашим полным уважением.
..
Градов вдругостановилсяи сердито ткнултростьювствол ближайшей
сосны:
-Язнаю, чтотыимеешь в виду, Ле! Этимои внезапныевыдвижения
последнего года!Вчераеще без всяких чинов, а нынчеуже и завкафедрой, и
главныйконсультантнаркомздрава,вот теперь иРККА...- Он все больше
волновалсяи обращался уже вроде бы нек своему закадычномуЛе, а какбы
бросалвызовнекоей большой аудитории. - Ты, надеюсь, понимаешь, чтомне
плеватьнавсе этичины?! Явсего лишь врач, только лишь русский врач, а
не... не...
Пулково ухватил друга под руку, повлек дальше по пустынной аллее. Слева
уже кружил, подпрыгивая и заглядывая в лицо, Пифагор.
-Ну,чтотытак разволновался, БО? От тебя негеройства ждут,а
добра, помощи...
Градов с благодарностью посмотрел на Пулково: этот всегда найдет нужное
слово.
- Вотименно,- сказал он ужемягче.- Воттолькооттогояи
принимаюэти посты,ради больных. Радимедицины,Ле, ты понимаешь, и,в
частности,радипродвижения моей системы местной анестезииприполостных
операциях. Ты понимаешь, как это важно?
-Объясни,пожалуйста,-серьезно,какученыйученому,сказал
Пулково.
Градов мгновенно увлекся, в лучших традициях ухватил друга за пуговицу,
потащил.
- Понимаешь, общий наркоз, во всяком случае, в том виде, как он сейчас
унасприменяется,весьмаопаснаяштука.Малейшаяпередозировка,и
последствия могут быть...- Он вдруг осекся,будто пораженный догадкой...
- малейшая передозировка, и...- Оноперся плечом р ствол сосны и тяжело
задышал.
"Как это яраньшенедогадался,-думал он.- Эфирвсмесис
хлороформом. Вогнали в своего командарма лишнюю бутыль проклятущейсмеси, и
дело было сделано. Да-да, припоминаю, тогда еще мелькнуло, что пахнет эфиром
сильнее, чем обычно, но..."
Теперь уже опять Пулково тянул его.
-Ну,пойдем,пойдем,Бо! Давай-капростоподышим,помаршируем,
разомнем старые кости!
Не менее четвертичаса они быстро шли по просеке инеразговаривали.
Потом свернуливредкий березняк и разошлись среди высокихбелых стволов.
Пифагор сновал между ними, как бы поддерживая коммуникацию. Вскоре, впрочем,
и другая коммуникация возникла, звуковая. Ее завел Леонид Валентинович, явно
напоминаяБорисуНикитичу тевремена,когда они, гимназисты, воттак же
бродили по лесу, время от времени затевая оперные дуэты.
- Дай руку мне, красотка, - гулким басом запрашивал Пулково.
-Нет, вам недаст красотка,-тенорком ответствовалГрадов, ну,
сущий Собинов.
Лес вскоре кончился. Оказавшись на обрыве над Москвой-рекой,они пошли
по егокраюв сторону дома. Пулково, как с чувствомвыполненного долга -
находился, мол, надышался, - теперь раскуривал трубочку.