-Ячувствую
это. Ты сама, может быть не понимаешь, но кокетничаешь.
Вероникарассмеялась.Кто-топосмотрелнанеесудовольствием.
Смеющаяся в трамвае красавица. Возврат кнормальной жизни. Суроваябабка в
негодовании зажевала губами.
- Дурачок, - нежно шепнула Вероника.
С прозрачных зеленеющих ирозовеющихнебес летелредкийбелыйпух,
легкий морозец как будто обещалгимнастическиеи конькобежные радости. Они
проехаливетхий развал Хорошево, потомтрамвай, ужеполупустой, побежал к
концумаршрута, к кругу Серебряного Боа. Вековые сосныпарка, подчеркнутое
первойморознойпленкойозеро Бездонка,заборыидачи, вкоторыхуже
зажигалисьогниипротапливалисьпечи,-неожиданнаяидиллияпосле
суматошной и, как всегда, отчасти бессмысленной Москвы.
От круга нужно было ещепройтис полверстыпешкомдородительского
дома.
- Что у тебя такое тяжелое в сумке? - спросил Никита.
- Накупила тебе брому на целый месяц, - бодренько ответила Вероника и
искоса посмотрела на мужа.
Страдание, как всегда, сделало смешным его веснушчатое лицо. Он смотрел
себе под ноги.
- К чему твой бром, - пробормотал он.
- Перестань,Никита!-рассердиласьона. - Ты ужедве недели не
споишь после командировки. Этот Кронштадт тебя окончательно измотал!
Октябрьскаякомандировка вморскую крепость выглядела обычной деловой
поездкойвысшего командира-спецвагондо Ленинграда,оттударейдовым
катером кпричаламУсть-Рогатки. Вгавани, наберегуи в городецарили
полный порядок, мерная морская налаженность всех служб. Чеканя шаг, в баню и
из банипроходили взводы чернобушлатников. Иные хоромпели"Лизавету". На
линкорах отрабатывали приемысигнализации.Пеликанами сновалинадбухтой
новомодные гидропланы.Куски времениотмерялисьдлявсехприсутствующих
четкими ударами склянок. Чистый морской, какбы английский и уж,во всяком
случае, очень отвлеченный от российской действительности мир.
Ничто иникто ненапоминает о событиях четырехлетней давности. Только
одинраз, поднимаясь на форт"Тотлебен",онуслышал за спинойспокойный
голос:
- Я вижу, товарищ комбриг, путь вам хорошо знаком.
Онрезко обернулсяи увидел глазастаршего артиллериста."Вы...вы
здесь были?.. Тогда? Возможноли?". Позднее Никита мучился, осознав, что за
этим недоумением читалось другое: "Почему же не расстреляны?"
- Я был в отпуске, - просто сказал артиллерист, не выражая решительно
никаких эмоций.
-Аяштурмовалвашфорт! Поэтому и путь знаю!-не без вызова
приподнялголосНикита, хотяипонимал, что вызов вроденаправлен не по
адресу,что уж если нерасстрелян артиллерист,значит, облечендоверием,
иначебынепременноразделил судьбутех,ктоотвечалперед народоми
революцией за тот яростный антибольшевитский взрыв марта 1921 года.
Очевидно все-такине совсемне по адресу быланаправлена фраза, если
судить по тому, как артиллерист отвел глаза и молча сделал приглашающий жест
вверх по трапу - прошу, мол, осчастливьте!
Весь день Никита занимался проверкой установки новых обуховскихорудий
нафортах"Тотлебен"и"Петр1",вместеспредставителямизаводаи
командованияБалтфлотавникалвдокументациюиустныепояснения
артиллеристов и только к вечеру,сославшись наусталость,оказался один и
ушел пешком в город.
Кажется, онужеотдавал себеотчет, что еготянеттуда, на Якорную
площадь, в центр тогдашних событий.
С приморского бульвара он обозревал внешний рейдитамсерые силуэты
двух гигантов, вроде бы тех самых; как ни старайся, из этих пушек и труб уже
никогда не выбьешь память о ярости линкоров.
Свежестью и полной промытостью веяло от сентябрьского вечера, от щедрой
водывокруг, от бороздящих рейд мелких плавединиц и подмигивающих сигналами
гигантов.
В тедни все этопространство было белым, застывшим будто бы навеки и
зловещим. Линкоры стоялиборт кборту у стенки,покрытые льдомдосамых
верхнихнадстроек, со свалявшимся,прокопченнымснегом на палубах. Никита
ловил себя на том, что даже у него, лазутчика, появляется враждебное чувство
кзамерзшей "Маркизовой луже", как называли Финский залив военморы. По льду
на крепость шли бесконечные цепи карателей в белых халатах.
Четыре с половиной года спустя, стоя у памятника Петру Великому м глядя
на оживленное половодье,комбриг РККА Градов поймалсебя надругой мысли:
начнись тогда мятеж на месяц позже, с нимбы не совладать. Освободившись из
ледового капкана,линкоры по чистой воде подошли бы к Ораниенбауму и прямой
наводкойпресеклибы все попыткиконцентрацииправительственныхсил.К
"Петропавловску"и "Севастополю", безусловно, присоединились бы двадругих
гиганта, в марте еще торчащие в устье Невы, -"Гангаут" и "Полтава",а за
нимии другие корабли Балтики. Труднобыло поручитьсядаже за легендарную
"Аврору", ведь и весь Кронштадт ещеза неделю до мятежа считался оплотоми
гордостью революции.
НепобедимостьвосставшегоБалтфлотапочтинавернякаподожглабы
бикфордовшнур и вызвала бы серию взрывов по всей стране.Тамбовщина и так
уже пылала. Недаром Ленинсчитал, что Кронштадт опаснее Деникина, Колчака и
Врангелявместевзятых.Чистаяводапринеслабы гибельбольшевистской
республике.
Нас спаслед. Историческидетерминированныесобытия инеуправляемые
физическиепроцессыприродынаходятсяв странной, да чтотамговорить,
просто в возмутительной зависимости.Лед оказался нашим главным союзником и
приштурмеКрыма, и приподавлении Кронштадта.Неследует лисоорудить
памятник льду?Экаячушь, законыклассовой борьбы, выстроенные набазисе
льда, на замедлении бега каких-то жалких молекул!
Однако вовсе не эти парадоксы были главной мукой комбрига Градова.