– Плохо? – поручик чутьотступил. – Не понимаю, вы ж, наверное, оттуда? Бежали?
– Оттуда. Только небежал. Меня мсье полковник на себе приволок. Вызволил, так сказать, избольшевистских уз. Отбил меня, изувечив при этом двух моих конвоиров. Вот сэтой стены, с этого самого места, он углядел, как меня вели, мгновенно принялрешение; даже вроде со стены прямо прыгнул, м– да... А теперь мне плохо! Я,знаете ли, естественник, физик. И я не люблю, когда вижу нарушение законовприроды! Точнее, я еще ни разу никаких нарушений не видел. Пока полковник сюдане притащил... И вот теперь с этой стены я их вижу! И это приводит меня вбешенство! И все равно Бога нет! Да-с-с... – и человек гордо поднял голову, игордо удалился.
Тихо пошел за ним иДронов. При спуске с лестницы ему вдруг опять не по себе стало; когда стенаскрыла за собой внешний мир, опять показалось, что никакие они тут неневидимки, что там, за стеной, скрытые ею красные уже пошли на штурм и сейчасуслышится их "ура" и увидятся их рожи на стене. Поручик стоял исмотрел наверх. Никакого "ура", никаких рож. Тишина. От того места, гдеон стоял у основания лестницы, к большому храму с иконой "Успение"над крыльцом, с колокольни которого звонил колокол, вела неширокая аллея совсеммолодых липок. По аллее брела с отсутствующим лицом молодая дама. Слева оталлеи, прилепившись к стене, стояло низкое, красным кирпичом выложенноестроение с кельями; в каждую келью вела дверь, почти все они были открыты. Наплощади перед храмом – убранный в зелень камень, из земли вырывался фонтанчикпрозрачной воды. Еще два рубленых вытянутых дома стояли по обе стороны площади,за храмом виднелись кладбищенские кресты. Вот и все, что находилось внутримонастыря. Две стены, метров по семьдесят длиной, сходились друг с другом подпрямым углом, а третья замыкала их полукругом, пересекая небольшой холм, на котороми стоял один из вытянутых домов.
– Здравствуйте, –услышал поручик совсем рядом.
Некрасивое отсутствующеелицо дамы стало присутствующим, она смотрела на поручика наклонив голову иприщурив близорукие серые внимательные глаза.
– Честь имею, – поручиксдвинул пятки вместе и резко наклонил голову, – поручик Дронов, АлександрДмитрич, прошу прощения за растерзанный вид.
– Сегодня прибыли?
– Сегодня...
– Меня зовут Оля. ПростоОля и все.
И вдруг за спинойпоручика послышался смешок и детский голосок проговорил нараспев:
– Не-е-т, не просто Оля,а Оля-большая. А я-а-а – Оля-ма-але-нькая.
Платье на Оле-маленькойбыло точно из лоскутов сшито – все в швах и заплатах.
– Племянница моя, –сказала Оля-большая. И, чуть улыбнувшись, добавила: – Коварная и беспощадная,как великая княгиня Ольга до крещения.
– А Оля-большая, – в тоней подхватила девочка, – смиренная и любвеносная, как великая княгиня Ольгапосле принятия христианства.
– Чем же это вы такковарны? – спросил поручик Олю-маленькую.
– А я врагов своихопоила и казнила, – спокойно пояснила Оля-маленькая, – я их сожгла вместе сдомом.
И она стала распевнымсвоим голосом, плавно и широко жестикулируя, рассказывать:
– Они озверели от водки,они упивались буйной радостью, что славно порубали... им показалось малоОли-большой, они захотели и меня, их было двенадцать человек, и я сама пошла имнавстречу... я плясала на столе, я выделывала ногами такие кренделя, что – ух!Они визжали от восторга, словами не передать их сатанинский восторг, и... тут явыхватила у одного нож, приставила его к сердцу и крикнула, что первому отдамсятому, кто выпьет на одном дыхании целую литровую кружку самогонки; моюдевственность – самому доблестному! И если до того кто хоть шаг ко мне сделает– я убью себя. Тут они совсем... Они разом набросились на самогонку и стали сотвращением пить.
Тут они совсем... Они разом набросились на самогонку и стали сотвращением пить. Они и без того еле на ногах держались, но пили все и на менякосились, на некоторое время тишина даже воцарилась, и я увидела страшные, вслезах, глаза Оли-большой. И вот двое выпили, наконец, и ко мне. И остальные –тоже. Но все были уже настолько пьяные, они лезли через стол, друг через друга,кутерьма образовалась невообразимая. Платье мое от их лап обратилось в клочья,я несколько раз вокруг себя, как самурай мечом, ножом своим махнула... попала,и хорошо попала... Да и они друг друга дубасят... удалось мне, милостью Божьей,увернуться от них, а когда ноги их перестали слушаться, я вытащила Олю-большуюза дверь и закрыла их там на щеколду. Там в сенях было полведра керосина... мывыбежали из этого проклятого дома, и я увидела колокольню, и мы прибежали сюда.А там не только тот дом сгорел, черный дым с той стены весь день виден был...
Поручик стоял неподвижнои жадно, с трепетом слушал. Он весь был во власти голоса Оли-маленькой. Что-тоособое, неведомое ему ранее нес в себе ее голос. Он создавал зримые образы.Поручик видел пьяные орущие рожи, жилистые лапы, рвущие платье Оли-маленькой,заблеванный пол, Олю-большую, в столбняке стоявшую в углу, полыханье пламени,вопли заживо в нем сгораемых, двух бегущих в разорванных платьях средиоторопелой солдатни с красными звездами на фуражках...
И при этом удивительноспокойным был голос этой девочки, на вид не более двенадцати лет от роду. Но вобыкновенных словах, ею произносимых, точно был еще какой-то смысл. В своейжизни поручик почти не общался с детьми, он не думал, что двенадцатилетние детимогут так говорить, да и никого поручик не мог представить, кто вот так говорилбы о недавно пережитом. И какая-то странная полуулыбка примерзла к губамОли-маленькой.
– Сколько вам лет? –спросил поручик Олю-маленькую.
– Двенадцать.
Оля-большая же все этовремя смотрела перед собой отстраненным взглядом и, казалось, совершенно неслышала, что говорит племянница.
– Все это было месяцназад, – вдруг сказала Оля-большая, – мы пробирались в Крым. Из Москвы. Вот ипробрались.
– И, однако, что жековарного было в действиях вашей племянницы? Да она просто молодец, вашаОля-маленькая. Даже если одной этой тварью красноперой на земле меньшестанет... а тут...
– Кто назовет человека"рака" – подлежит синедриону, – сказала Оля-большая и строгопосмотрела на Дронова.
– Это что ж, мучителейваших, которые вас истерзали, которые всю Россию истерзали, весь мир готовыистерзать, простить их, что ли?!
– Да, безусловно.
– И вы их простили?
– Да.
– А я нет! Я – солдат, имое дело на поле брани не прощать, а драться! И не прощу! И буду бить их, покаруки оружие держат. – И это очень печально.
– Да... да вы шутите,что ли?!
Оля-большая отрицательномахнула головой, тяжело вздохнула, сказала тихо "простите" и,поворотившись от поручика, медленно пошла назад.
– Вы Олю-большую необижайте, она у нас святая, – серьезно и совсем уже не по-детски произнеслаОля-маленькая.
При этих словахОля-большая остановилась и резко обернулась:
– Еще раз так скажешь,Ольга, – выдеру!
– А давно здесь этотмонастырь? – спросил поручик у обеих Оль сразу.
Оля-большая пожалаплечами:
– Мне кажется, он всегдабыл.
– Вы меня об этомспросите, – сказала Оля-маленькая и потащила поручика к скамейке у стены, – яздесь про все знаю, я со всеми тут говорила-спрашивала, а Оля-большая, она и ниу кого не спрашивает. Одно только спрашивает, когда человека впервые видит:"Вы сегодня прибыли?"
– А ты тут как тут иговоришь: "А я Оля-маленькая".
– Да, и ничего тутсмешного нет.
– А я разве смеюсь?
– Вы улыбаетесь.