Иисторию нашу я никому не рассказывала, кроме вас, вам первому, а все все равновсе знают.
– Это как же?
– Монастырь, – вздохнулаОля-маленькая и пожала плечиками. – Тут все не так, как там, за стеной, здесьвсе друг про друга все знают. А вообще-то Марь Палне рассказывала, отцуПетру...
– Скажи-ка мне,Оля-маленькая, а тебе не страшно, что ты в центре такого грандиозного чуданаходишься? Может, это все сон?
– Нет, не сон. А страшноготут что ж? Бог чудо устроил, чего ж тут страшного? Это за стеной страшно.
– Да-да, да-да... –поручик задумчиво помотал головой и опять сказал: – Да-да...
– Что "да-да"?– удивленно спросила его Оля-маленькая.
– Да-да, Бог чудосотворил.
– А вы что, до этогочудес не видели?
– Не приходилось.
– Ну так читали небось?
– Небось читал. Вдетстве.
– Так вы же верили,когда читали?
– Да как-то... одно делочитать, а другое глазами видеть.
– Но вы же верили, когдачитали? Вы в Бога верите?
– Хм... вообще верю.
– Как это "хм"и как это "вообще"?
– Эх, Оля-маленькая, чтож ты так приступила ко мне? Про монастырь лучше расскажи.
И снова поручик оказалсяв плену голоса и глаз Оли-маленькой и как бы воочию видел то, что онарассказывала, видел даже больше, чем услышано было.
...Новый архиепископместной епархии, преосвященный Алексий, заступивший на должность в началегерманской войны, резко отрицательно относился к отшельничеству монахов внемонастыря, видя в том повод для гордыни и вообще душевного разлада; и тутузнает он, что на опушке Большого бора, невдалеке от епархиального центра,спасается в пещере, им самим вырытой, некий старец, иеромонах Спиридон,спасается лет двадцать уже как, а то, может, и поболее того, никто точно непомнит, когда он пришел в эти края.
– По чьему жеблагословенью он там? – недовольно осведомился преосвященный. Секретарьотвечал, что по благословению ныне почившего игумена Митрофаньевскогомонастыря, что у него вся жизнь по благословению, что чудес он не творит, исцеленийне совершает, народ к нему не ходит. Когда-то начали было ходить, да он самотвадил раз и навсегда. Ни советов, говорит, давать не могу, ни лечить не могу,ничего не могу, молюсь только, как могу, за себя и за всех вас, будете мешать,будете от молитвы отрывать – и вам проку не будет, и себя погублю, не успеюотмолить жизнь свою многогрешную. Расплакался он тогда и всех, кто пришел, –прогнал. С тех пор и не ходят. Тихо он живет, владыко, – успокаивал секретарьпреосвященного.
Однако тот не успокоилсяи пожелал видеть старца, а тут ему докладывают, что старец к нему сам просится.
Благообразный, смиренныйвид старца произвел отрадное впечатление на владыку. Порадовало его и то, чтостарец сам пришел.
– Почто один живешь,отче? – спросил преосвященный. – Ведь с одним бесам легче справиться.
– Так бес, он негерманец, владыко, чтоб его скопом одолевать. – Но видя недоумение инеудовольствие на лице преосвященного, старец поклонился и сказал:
– Прости меня, владыко,за благословением я пришел, уходить я надумал.
– И об этом поговорим.Расскажи-ка, как ты спасаешься.
– Да что тутрассказывать, – развел руками старец, – молюсь, да и только.
– Как же ты постишься?
– Плохо, владыко, толькозимой и выходит у меня пост.
– Что же у тебя зимой?
– Раз в седмицу ксухарику с водичкой прикладываюсь.
– Раз в седмицу?!
– Да реже не на пользубудет, думы о чреве тревожить начнут.
– Кто-нибудь знает протакой твой пост?
– Да никто про меняничего не знает, не вижу я людей, а волкам-то не интересно.
– Заходят волки-то?
– Да прям рядом логово.
– А куда это ты уходитьсобрался?
– За сто верст отсюдаесть Глубь-трясина...
– Знаю-знаю.
– Вот туда иду.
– Да что ж там делать-тобудешь? Место гиблое, топкое.
– Монастырь строитьбуду.
– Что?! – после долгой паузыиспуганно спросил преосвященный. – Я не ослышался, отче? Или шутишь?
– Нет, ты не ослышался,владыко, да и не пристало мне шутить.
– Тогда объяснись. Чтоза решение немыслимое? Что за напасть на тебя напала?
– Нет, владыко, ненапасть, мне явился мой небесный покровитель, святитель Спиридон, и он повелелмне идти в Глубь-трясину и строить там монастырь его имени, последнее прибежищедля гонимых и страждущих в страшные времена, скоро грядущие.
– Да ты еще ипророчествуешь! Ты не просто умом повредился от уединенной жизни. От гордынитакое пустынножительство. И ясно теперь, кто тебе явился!
– Нет, владыко, не бесмне явился, я это твердо знаю.
– Много берешь на себя,отче, ты не Антоний Великий.
– Я знаю, что я неАнтоний.
– Запостился ты, отче, непо силам крест на себя взвалил. Беспредельна хитрость бесовская. Он, лукавыйпоганый, науськивает на непосильные подвиги, потрафляя гордыне нашей, духовниквелит пятьдесят поклонов класть, а бес нашептывает – делай двести... А помнишь,как одному древнему подвижнику аж в виде Христа самого явился и говорит:"Иди в город: там епископ умер, один ты достоин", а тот и пошел, якослепец, да и – в пропасть!
– Знаю я, владыко, из"Отечника" примеры скорбные падений.
– И упорствуешь в своембезумном решении? Ты надорвал свои силы, постник, ты поражен лукавым, ты никудане пойдешь, не будет на твое безумие моего благословения.
– Спаси тебя Господи,владыко, с меня достаточно благословенья святителя Спиридона.
– Ну что ж! Коли такотвечаешь, вольному воля. Глубоко увязшему в трясине бессмысленно подаватьспасительный шест, вместе с ним утонешь... Из чего же ты там монастырьсобираешься строить? Из тины, из ила?
– Не знаю, владыко: тоне моего ума дело; святитель Спиридон все устроит.
– А зачем ты ко мнепришел?
– Сказать о том, чтосказал. Прости меня, владыко, молись обо мне, грешном.
И старец ушел отархиепископа. В тот же день он собрал вокруг себя семьдесят человек строителей.И кого тут только не было: и простолюдины, и дворяне (один даже графский сын),и монахи, и крестьяне, и фабричные, и солдаты – всех сословий, профессий ивозрастов. Собирал он их по какому-то своему наитию, всем говорил одно и то же– идем со мной строить монастырь в Глубь-трясине; и все, к кому он такобращался, следовали за ним без лишних разговоров. И солнечным сентябрьскимутром, под Рождество Богородицы, собрались они все на опушке у Большого бора идвинулись гуськом вслед за старцем к Глубь-трясине. Их молча провожала стаяволков, неподвижно стоявших у пещеры старца. Так вошли они в Глубь-трясину ипопали на глиняный остров.
– Из этой глины мы будемделать кирпичи, – сказал старец, – а вот здесь выроем колодец, в который уйдетвода Глубь-трясины.
Несколько дней спустя кдеревне Болотной, примыкавшей с юга к Глубь-трясине, подъехала карета и из неевышел архиепископ Алексий. Всполошившиеся нежданным высоким визитом, жителидеревни никак не могли взять в толк, о каком старце и о каком строительствеспрашивает преосвященный. Вот она, Глубь– трясина, как была, так и есть,накрытая шапкой зеленоватого тумана, шаг один с мостков – и нету человека, нетпрохода через нее, все она поглощает, все тонет в ней.
Вздохнул архиепископ,покачал толовой, перекрестился и уехал. Несколько раз он еще приезжал;постоит-постоит, поглядит на трясину, повздыхает – и назад. Так и не услышалвнешний мир, войной и зарождавшимися распрями занятый, о строительствемонастыря в самом сердце Глубь-трясины; архиепископ Алексий и все прочие виделивсе то же марево над зелено-коричневой страшной гладью да дальний лес с другойстороны, Большой бор, а оттуда и смотреть было некому.