Так и не услышалвнешний мир, войной и зарождавшимися распрями занятый, о строительствемонастыря в самом сердце Глубь-трясины; архиепископ Алексий и все прочие виделивсе то же марево над зелено-коричневой страшной гладью да дальний лес с другойстороны, Большой бор, а оттуда и смотреть было некому. Мысль о судьбе старцавсе время тревожила архиепископа Алексия; ясное дело, что не шутил он, говоря,что отправляется в Глубь-трясину. Лицо старца постоянно пребывало перед глазамипреосвященного, и не видел он в том лице ни гордыни, ни безумия, оно былодетски открытым, но с печально-слезящимися глазами. Однако пошел старец вГлубь-трясину! Пошел и утонул – и ничего другого не могло произойти; как нинапрягал свои мысли архиепископ, только так все ему виделось. И не таких губиллукавый, какие великаны падали!
К лету 17-гомонастырь-невидимка стоял на месте Глубь– трясины. Рядом рос и плодоносилроскошный сад, а со стороны деревни к стене примыкал огород. Через него ибежали к монастырю обе Оли и полковник. Есть и кладбище свое, где похоронилискончавшихся за эти годы строителей, остальные все приняли монашество...
– Откуда ты все этознаешь, а, Оля-маленькая? – спросил поручик, когда очнулся от ее рассказа.
– А отовсюду. Каккурочка по крупичкам.
– Что-то много умерлотолько. Целых пятьдесят пять человек. Уж больно много.
Оля пожала плечами:
– Так Бог судил.Главное, наверное, в своей жизни сделали, что ж еще... А знаете, архиепископАлексий тоже здесь.
– Да ну?! И... и как онисо Спиридоном?
– Да что же такого можетбыть у них? Преосвященный молчит с тех пор, как сюда попал, келью не покидает,плачет и молится. Он же у нас не беженец, он приведенец.
– Как?
– Его сам отец Спиридонпривел из тюрьмы.
– Это как же?
– А как апостола ПетраАнгел – за руку мимо стражей.
– М-да... Чудно все этои... страшно.
– Опять вы!
– Не буду, не буду, япросто растерян.
– А вы найдитесь. О чемвы думаете?
– Я думаю... Япредставляю звонок в мою дверь, и на пороге я вижу старца Спиридона, и он говоритмне, мне тому, пятилетней давности, – идем строить монастырь в Глубь-трясине.М-да...
– А вы бы пошли?
– А ты?
– Не знаю.
– Наверное, потому к нами не пришли. И никогда никто уже не придет.
– Теперь мы сами сюдапришли.
– Да, пришли – на готовенькое.А вот если... все бы откликнулись, а! Какой-бы монастырище отгрохали! И всеневидимы для этих.
– Если бы всеоткликнулись, наверное, и строить бы не понадобилось. И этих бы не было, –Оля-маленькая вздохнула по-взрослому и сказала затем совсем уже по-детски: – Асейчас скоро обед будет, – и указала на вытянутый деревянный дом на холме, –там кухня и трапезная.
– Так меня ж накормилинедавно, Оля-маленькая.
– Ну и что ж, все равнообязательно пойдемте. Посидите, посмотрите. Здесь вообще-то каждый живет какхочет, кроме монахов, конечно, – у них устав. А давайте-ка вы руку ипойдемте... Да что вы все на стены смотрите, никто оттуда не появится.
– Все-то ты знаешь.
– Знаю, сама таксмотрела.
– Ну не тяни так, затобой не угонишься...
Ломило болью обожженное,изрезанное оконным стеклом, ушибленное лицо, но все забывалось от видазвонящего монастыря. Весь взвод на ноги поднял, однако дальше взвода не пошло,скрутили, затолкали в избу к ротному комиссару, старому приятелю. Ротныйкомиссар, старый приятель, носивший жалобно-воинственную фамилию Взвоев, принялсильное участие в сумасшедшем: и за плечи встряхивал, в глаза проникновенноглядя, и слова увещевательные говорил, и кулаком перед лицом обожженным тряс, иревольвером по столу стучал, и в помощь и в свидетели призывал и здравый смысл,и беса, и мировую революцию – все зря, упорствовал обожженный и отвечалстрастно:
– Да ну что ты на меняорешь, Взвоев! Нормальный я, но вот он, стоит, и не призрак он никакой, немираж.
Значит, и ты мираж, я его так же, как тебя... ну нормальный я! Хрен егознает, что это, но вот он стоит... О! Слышь, опять звонят.
– Это в ушах у тебязвенит. Хрен его знает, что звенит. Комары там звенят, да и здесь тоже, чтобих...
– Но ведь ты глянь наменя, Взвоев, ну ведь нормальный я, ну во всем нормальный, ну все я вижу, каконо есть, хочешь – посчитаю, почитал бы, коль умел, ну спрашивай про все... аон стоит!..
И поволок его Взвоев кдивизионному врачу Долгову И. И., которого считал себе обязанным, ибо именноблагодаря Взвоеву сей врач оказался в дивизии: когда ворвались в Воронеж, навторой день, Взвоев обследовал по мандату буржуйские квартиры и обнаружил наодной двери медную вывесочку: "Врач Долгов И. И." Это ж ненормально,когда на целую легендарную дивизию ни одного врача, фельдшерами, фельдшерицами,сестрами милосердия разжились, а вот врачом никак, и по линии"военмеда" не присылали. И сей Долгов И. И. в момент предстал предочи комдива Кряка.
– Вы назначаетесьглавным врачом дивизии, – коротко и просто сказал Кряк, когда уяснил, когоперед ним поставили. Все, на кого смотрел комдив Кряк, ежились и как быстановились меньше ростом . и уже; все, с кем говорил комдив Кряк, слышали вего голосе позвякивание рухнувших цепей и скрежет диктатуро-пролетарского меча,еще не перекованного на орала.
На пути к комдиву Кряку,во взвоевских объятиях, у Долгова И. И. еще покипывало возмущение и потрескивалгнев праведный, однако увидев комдива Кряка и услышав из уст его о своемназначении. Долгов только кивнул головой, да судорога прошла по лицу его.
– Ну и славненько, –закончил комдив Кряк и похлопал дружески по плечу обоих: и вновь назначенного,и протеже его. Так доктор Долгов И. И. стал главным начальником медхозяйствалегендарной дивизии Кряка. С тех же пор, как расположилась дивизия в проклятомэтом месте, доктор Долгов пребывал в крайней степени растерянности и смятения,если не сказать хуже: он видел монастырь и не видел никакой Глубь-трясины. Идаже заикнуться с кем-нибудь из окружающих о монастыре не смел, и даже взглянутьлишний раз в ту сторону в чьем-либо присутствии не решался. Один раз спросилего какой-то забинтованный: "Чой-то вы так смотрите туда, доктор?" –так едва сердце не разорвалось у доктора от этого вопроса. Увидав же передсобой обожженного, орущего, что, да-да, видит он монастырь, видит и все тут,доктор начал тереть виски и сосредоточенно глядеть в глаза сумасшедшего.
– Вообще-то я непсихиатр, – уныло сказал доктор сопровождавшему Взвоеву.
– Однако ты врач, –отрезал Взвоев. – Мне чего интересно, мне интересно – он по своим стрелять неначнет?
– Сам ты начнешьстрелять по своим, – заорал обожженный, – нормальный я!
Доктор Долгов вкололпациенту мощную дозу снотворного и пробормотал вопрошавшему взглядом Взвоеву:"Бог даст, поспит, пропадет галлюцинация".
Полууспокоенный Взвоевушел, а у Долгова так сердце заныло, так тошно на душе стало, что сразу послеухода Взвоева он хватил целый стакан неразбавленного спирта и стал мрачноглядеть на уснувшего пациента, пока сам не уснул за столом.
Утром доктор Долговобнаружил, что пациент исчез, и сразу понял, куда он исчез. Подступившему жеВзвоеву сказал, что не знает, куда он пропал, и что вообще это совсем не егодело. День целый метался Взвоев в поисках друга, к вечеру устал и, чувствуясебя совершенно измотанным, пошел к доктору Долгову и потребовал спирту. Лишнихслов не говоря, доктор вынул графин и разлил по полной в два стакана. И тут вдверь вошел обожженный. Доктор и Взвоев застыли со стаканами в руках.
– Ты откуда? – спросилВзвоев. Почему-то шепотом у него получилось.
– Оттуда. Из монастыря.Монастырь там, Взвоев, с монахами. И еще люди. Полковник, помнишь, в трясинубросился, там он... И тот шпион, профессором назвался, помнишь, на расшлепкувели.