[15]
Исключается сговор. Хоть умысел есть —
На измену не вытянет дело.
Что ж касается долга… Свинья, Ваша Честь,
Видит бог, таковых не имела!
Остается одна, небольшая вина —
Дезертирство из отчего дома.
Груз тяжелых улик, безусловно, велик,
Но и алиби тоже весомо!
Жизнь моей подзащитной зависит от вас!» —
Он вернулся на место в тревоге,
И Судью попросил, чтобы прямо сейчас
Тот подвел поскорее итоги.
Но Судья с арифметикой был не в ладу;
Так, что Снарк, напрягая все силы,
Подытожил все сам и представил суду
Много больше, чем сказано было!
И с вердиктом не менее сложный вопрос —
У Присяжных с грамматикой туго;
И поэтому Снарку немедля пришлось
Оказать им и эту услугу.
Вынес он и вердикт, хоть и сильно устал
От забот неотложных и важных;
Он воскликнул «ВИНОВНА!» – народ застонал,
И упал кое-кто из Присяжных.
С приговором он тоже согласен помочь,
Чтоб пресечь всевозможные толки.
Тишина – хоть убей, как в глубокую ночь,
В коей слышно паденье иголки.
Приговор лаконичен; пожизненный срок,
Ну и штраф по отбытии срока.
Загремело «ура», хоть Судья и изрек,
Что немного не понял намека.
Но смотритель тюрьмы охладил их умы,
Зарыдав, он поведал суду,
Что во время спанья околела свинья
То ли в том, то ли в этом году.
От конфуза Судья убежал в коридор,
И тогда, чтобы честь уберечь,
Снарк устало поднялся, и руку простер,
И промолвил защитную речь.
Это видел Барристер, и чувствовал он:
Голос Снарка все звонче, и вот —
Он проснулся; а рядом стоит Благозвон
И в свой колокол яростно бьет.
Приступ седьмой. Судьба Банкира
Искали в наперстках – и здравых умах;
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.
И Банкир, ощутивший отвагу в груди,
Восхитившую славный отряд,
Сделал мощный рывок и исчез впереди,
Лихорадкой охоты объят.
Но пока он в уме и наперстках искал,
С неба плавно слетел Бандерхват,
И Банкира схватил, и Банкир закричал,
Ибо знал: нет дороги назад.
Дал Банкир отступного – он чек предложил,
Чек на целых семнадцать гиней;
Бандерхват этот чек в тот же миг проглотил,
И вцепился в Банкира сильней.
Без стонов и пауз – повергнутый в хаос
Укусами грызжущих уст —
Он кричал и мычал, он ворчал и рычал —
И рухнул, как срубленный куст.
Улетел Бандерхват… Выбиваясь из сил,
Все сбежались на стонущий глас.
И вскричал Благозвон: – Я же вам говорил! —
И свой колокол важно потряс.
Почернело лицо: кто в Банкире сумел
Опознать бы высокого чина!
Так велик был испуг, что жилет побелел —
Уникальная, право, картина!
Но – к смятению всех, кто был там в этот час, —
Встал Банкир (был костюм его строг),
Попытавшись посредством невнятных гримас
Передать, что словами не смог!
А потом сел на стул – жалок стал и сутул, —
И несвязно слова зазвучали.
Стало ясно по фразам, что утратил он разум,
Только кости тоскливо стучали.[16]
– Пусть сидит он и впредь – скоро станет темнеть! —
Благозвон вдруг воскликнул со страхом. —
Хоть и близок закат – но далек результат,
Лишний час – и все кончится крахом!
Приступ восьмой. Исчезновение
Искали в наперстках – и здравых умах;
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.
Но напрасна погоня в просторе пустом,
Впереди непроглядная тень;
И Бобер от земли оттолкнулся хвостом,
Чтоб достать ускользающий день.
Благозвон закричал: – Что кричит Какбишьвас?
Он кричит, он на кручу взошел.
Он рукою взмахнул, он главою потряс —
Вне сомнения, Снарка нашел!
Все смотрели, и Бойня воскликнул: – Постой!
Он и был лоботрясом поныне! —
Это Булочник – их безымянный герой —
Одиноко стоял на вершине.
Был он прям и велик – но всего только миг;
А к исходу второго мгновенья,
Словно спазмом пронзен, смело бросился он,
В бездну мрака, объятую тенью.
– Это Снарк! – слабый голос в их души проник.
(Слишком тих, чтоб звучать наяву.)
Загремело «ура», поздравления, крик;
И зловещее: – Нет, это Бу-у-у…
И – молчанье. Но вдруг еле слышимый звук
Напряженного слуха достиг.
Он звучал, будто «…джум!» – этот тающий шум —
Просто ветер, что сразу затих.
Было тщетно искать в наступающей мгле,
Затопившей пустыню кругом,
След того, что они – на священной земле,
Где их Булочник бился с врагом.
С полусловом в устах и на полукивке,
Не склонив до конца головы,
Он внезапно и плавно исчез вдалеке —
Ибо Снарк был Буджумом, увы.
1 Изображая сцену высадки, первый иллюстратор поэмы Генри Холидей поместил в толпу охотников две женские фигуры. По мнению ряда комментаторов, это Любовь, с которой их выгружает предводитель, и Надежда, с которой они охотятся на Снарка.
2 Благозвон формулирует знаменитое «тройное правило». на которое ссылается, в частности, Норберт Винер: «Вряд ли можно думать, что передача важного сообщения может быть поручена одному нейронному механизму. Как и вычислительная машина, мозг, вероятно, действует одному из вариантов знаменитого принципа, который изложил Льюис Кэрролл». «Тройным правилом» неоднократно пользуются герои поэмы.
3 «Башмаки» – так в Англии называли чистильщиков обуви в отелях; постояльцы выставляют ее в коридор, а наутро она оказывается начищенной, причем исполнителя этой операции, как и кэрролловского персонажа, за работой никто не видит. «Барристер» – высшее звание адвоката.
4 Число сундуков, скорее всего, символизирует возраст самого Кэрролла в момент написания поэмы. Есть основания полагать, что он частично отождествлял себя с Булочником.
5 Происхождение этих прозвищ до конца не выяснено, однако несомненна их связь с высокими температурами, с которыми постоянно имеет дело Булочник по долгу службы. С ними же связана его привычка трясти головой и время от времени пускать слезу.
6 Мартин Гарднер считает, что имеется в виду просто одна из страховых контор, пользующихся всеобщей известностью.
7 Благозвон ошибается: на картах, выполненных в меркаторовской (прямоугольной) проекции, полюса, разумеется, отсутствуют.
8 Все иллюстраторы поэмы неизменно изображают руководителя экспедиции с большим колоколом в руке.
9 Ответ на данный вопрос затруднителен, прежде всего, из-за его неправильной постановки: рулевой должен вести не себя, а вверенное ему судно.
10 Ссылка на прославленный монолог Марка Антония над телом Цезаря в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь».
11 Время традиционного английского чая.
12 Употреблявшиеся в викторианскую эпоху купальни на колесах. Затаскивались лошадьми по мелководью далеко в море.
13 Когда Холидей прислал Кэрроллу на одобрение рисунок «изобретенного» им Снарка, Кэрролл написал, что это чудовище восхитительно, но не может быть допущено на страницы книги, ибо Снарк непредставим! «Непредставимость» Снарка иллюстрируется и двузначностью рекомендации дяди Булочника: непонятно, нужно ли кормить Снарка салатом или использовать его самого для приготовления оного.