Я исейчас иной раз порицаю мистераГенри за то, что он переносил все
так терпеливо, но не надо забывать, что жена вышлаза него из жалости и что
он пошел на это. Да и какемубыло проявлять решительность, когда он нив
ком невстречалподдержки.Помню,какоднаждыонобъявил,чтонашел
стекольщика, чтобы сменить злополучноестекловитража. Онвел все дела по
дому,и это входило в его компетенцию. Однако для почитателей Баллантрэ это
стекло было своего родареликвией, иприодном упоминаниио замене кровь
бросилась в лицо миссис Генри.
-- Как вам не стыдно! -- закричала она.
-- Да, мне действительно стыдно за себя, -- сказал мистер Генри с такой
горечью, какой я еще никогда не слыхал в его голосе.
Тут вразговор вмешался старый лорд иотвлек внимание своимимягкими
речами. Ещене кончилсяобед, авсе уже,казалось, было забыто, но после
обеда,когдаони, какводится,уединились у камина, мывидели,как она
рыдала, уткнувшись головой в его колени. Мистер Генри завел со мной разговор
окаких-тоделах поимению-- он былнеразговорчивиредко говорило
чем-нибудь,кроме хозяйства; но в этот день, то и дело поглядывая в сторону
камина,он говорилне переставая, хотя голос еготоидело срывалсясо
спокойного тона. Во всяком случае, стекло небылозаменено, и мне кажется,
что он считал это большим своим поражением.
Как быни судить оегохарактере,видитбог,доброн кнейбыл
несомненно. Вобращении с ним унее была какая-тоснисходительная манера,
которая (будь она у моей жены) довела бы меня добешенства, ноон принимал
это как милость. Она держала его в отдалении от себя, как ребенка в детской,
то забывая о нем, то вспоминая и даря своей приветливостью; она угнетала его
своим холодным вниманием, укоряла его, меняясь в лице и закусив губы, как бы
стыдясь его позора, повелевала ему взглядом, когда давала себе волю, а когда
надеваламаску, то молилаего о самых обычныхвещах, как будтоэтобыли
невесть какие одолжения. И на все это он отвечал неутомимой заботой, обожая,
как говорится, самуюземлю, по которой она ступала,инеся этулюбовьв
самых глазах своих, как неугасимый светильник.
Когда ожидалипоявления на свет миссКэтрин, ничто не могло заставить
его уйти из комнаты жены, и он так и пробыл там до конца.Он сидел (как мне
рассказывали) у изголовья кровати, белый как полотно, и пот стекал у него по
лбу,аплатокв его руках былсмят вкомочек не больше мушкетнойпули.
Недаромон долгопослеэтогонемог выносить самоговида миссКэтрин;
сомневаюсь,чтобыонвообщепиталкнейдолжноечувство,зачтои
подвергался всеобщему осуждению.
Гакобстояли дела вэтойсемье доседьмого апреля1749 года, когда
случилосьпервоев ряду тех событий, которыедолжны былиразбить столько
сердец и унести столько жизней.
Вэтотдень,незадолго до ужина, ясидел у себя в комнате, когда ко
мне,даже не постучавшись,ворвалсяДжон Поль и заявил,что внизу кто-то
желает говорить с управляющим; при этом слове он ухмыльнулся.
Яспросил, чтоэто за человекикак его зовут,и тутобнаружилась
причина неудовольствия Джона: оказалось, что посетитель пожелал назвать себя
только мне, что было оскорбительным нарушением прерогатив мажордома.
-- Хорошо, -- сказал я с легкой улыбкой. -- Посмотрим, что ему надо.
Внизу янашел крупного, просто одетого мужчину, закутанногов морской
плащ,обличавшийегонедавнее прибытие на корабле; анеподалекуот него
стоял Макконнэхи, разинув рот от изумленияи взявшись рукой заподбородок,
кактупица перед труднойзадачей.Незнакомец закрываллицо воротникоми
казался озабоченным. Завидев меня, онбросился ко мненавстречу изасыпал
словами.
--Мой почтеннейший,-- сказал он. -- Тысячу извинений, что я тревожу
вас, нояздесьв крайне щекотливомположении.А тутеще этотдубина,
которого я гдето встречал и, что гораздохуже, которыйкак будто тоже меня
приметил. Раз вы живете в этом доме, сэр, и занимаете в нем такуюдолжность
(этои послужило причиной моегообращения квам), вы, конечно,сторонник
правого дела?
--Во всяком случае,-- сказаля, -- выможете быть уверены, чтов
Дэррисдире вы в полной безопасности.
-- Вчем я и не сомневался,почтеннейший, -- сказал он. -- Понимаете,
меня только что высадил на берег один честнейшийчеловек... совсем позабыл,
какего зовут. Таквот,он будет ждать меня до рассвета, с немалым риском
для себя,да,отвас скрыватьнечего, и дляменя тоже. Мне столькораз
удавалось уносить ноги, мистер...э...-- представьте, совсем позабыл ваше
звучное имя, -- что, право же,очень досадно было бы попасться на этот раз.
А этот ротозей, которого, помнится, я встречал под Карлайлем...
-- Ну, сэр, -- сказал я, -- до завтра Макконнэхи вам не опасен.
-- Выоченьлюбезны, мистер, мистер--как бишь? -- незнакомец. Имя
мое,видители, не оченьпопулярно увас в Шотландии. Конечно, от такого
джентльмена, каквы,мой почтеннейший, янебудускрывать свое имя и, с
вашего разрешения, шепну его вам на ухо.Зовут меня Фрэнсис Бэрк, полковник
Фрэнсис Бэрк.Рискуя своей головой,прибыля сюда, чтобыповидатьваших
господ.Поверьте, почтеннейший,чтопо вашейнаружности яникогда бы не
определил вашего положения в доме. Так вот,если будет нато ваша милость,
сообщите иммое имя и скажите,что япривез письма, которые, я уверен, их
очень порадуют.
Полковник Бэрк был сторонником принца из числа тех ирландцев его свиты,
которые таквредилиегоделуитакненавистныбылишотландцам вдни
восстания. Мне припомнилось,как изумилвсех Баллантрэ, присоединившиськ
этойшайке. И тут же у меня мелькнуладогадкаодействительном положении
вещей.
-- Войдите сюда, -- сказал я, отворяя дверь, -- я доложу о вас милорду.
--Выоченьлюбезны,мистер,мистер...какбишьвас!-- сказал
полковник.