-- Потому что, --сказал он, -- Алан Блэк слишком тщеславныйчеловек,
чтобы рассказывать о себе такую историю.
Скоро послеполудня мы добралисьдоберегов того залива,к которому
направлялись,и нашлитам корабль, толькочтобросивший якорь. Этобыла
шхуна "SainteMariedes Anges" [18]изГавр-де-Граса.После тогокакмы
знакамивызвалишлюпку, Баллантрэ спросил, не знаю ли я капитана шхуны.Я
сказал, что онмой соотечественник,человек безупречной репутации,но, по
моим наблюдениям, довольно робок.
-- Ничего не поделаешь,-- сказал он.-- Придется нам сказать ему всю
правду.
Я спросил,неужелионрасскажетио поражении, пи томучто,если
капитан услышит, что флаг спущен, он; конечно, сейчас же уйдет в море.
-- А хоть бы и так!-- сказал он. -- Оружие, которое он привез, теперь
ни к чему.
-- Дорогой мой, кто сейчас думает об оружии? Нам нужно подумать о наших
друзьях. Они явятся за нами по пятам, среди них может быть сам принц, и если
корабльотплывет,не дождавшись их,многодостойных жизнейподвергнется
опасности.
--Уж если на топошло, капитаниегокоманда тожеживые люди, --
сказал Баллантрэ.
Яназвалэтософистикой,заявил, чтослышатьнехочу оподобных
разговорахскапитаном,начтоБаллантрэнашел остроумныйответ, ради
которого,атакже ипотому, что меняобвиняли позднеев этойистории с
"SainteMarie des Anges", я и рассказываю все подробности нашего разговора.
-- Фрэнк, -- сказал он, -- припомните, о чем мы условились. Я не должен
возражать против вашего молчания, ядаже одобряюего; но, по смыслу нашего
договора, вы тоже не должны препятствовать мне говорить.
Янемогне рассмеяться,нотутже предостерег егоотвозможных
последствий.
-- Плеваля на последствия,--сказал этот беспечныйчеловек. --Я
всегда поступаю так, как мне вздумается.
Известно, что мои опасения оправдались. Не успел капитан услышатьнаши
новости, как сейчасже перерубилканат и вышел в море. Еще до рассветамы
были в проливе Греит-Минч.
Корабль был оченьстар,ашкипер-ирландец, пускайичестнейшийиз
людей,был бездарнейшимизкапитанов.Поднялсясильныйветер,иморе
бушевало. Втот деньнамне хотелось ни есть, ни пить; мырано улеглись,
чтобы хоть как-нибудь забыться; а ночью, как будто для того, чтобы преподать
намурок,ветервнезапнопеременился насеверо-восточныйиразразился
штормом.Насразбудилооглушительноегрохотание бури и топот матросов на
палубе. Яуже думал, что пришел нашпоследний час, и мое духовное смятение
былоещеусугубленонасмешкамиБаллантрэ,который издевалсянадмоими
молитвами.Именновтакиечасыобнаруживаетсявчеловекенастоящая
набожность,и он начинает понимать (чему училиего с детскихлет),сколь
безрассудно уповать на земных друзей и заступников.
Я был бы недостоин своей
религии, если б особо не отметил этого в своем рассказе.
Тридняпролежалимы втемнойкаюте, питаясь однимисухарями.На
четвертый день ветер стих, оставив судно,лишенное мачт, игрушкойогромных
волн. Капитан понятия не имел, куда нас занеслобурей,в своем деле он был
полнымневеждой и могтолькомолить о помощиПресвятую Деву, --занятие
похвальное,нонеисчерпывающеесобойнауки кораблевождения. Оставалась
единственнаянадежда,чтонасподберет другойкорабль; но,окажисьон
кораблем английским, нам с Баллантрэ это не сулило ничего хорошего.
Пятый ишестой день нас носилопо волнам,какщепку. На седьмоймы
кое-какподняли парус на обломках мачт, но управлять им было трудно, и мы в
лучшем случае держали судно по ветру.Нас все время сносило на юго-запад, а
во времябури гнало в томже направлении снеслыханной быстротой. Девятое
утро было холодноеи хмурое,море волновалось, ивсе предвещало непогоду.
Надолиговорить,какмыобрадовались,когданагоризонтепоявилось
небольшое судно и сталоприближаться к "Santi-Marie". Но наша радостьбыла
кратковременна, потому что, когда оно подошло ближе и спустило шлюпку, в нее
тотчас женасели какие-то головорезы, которые по дороге к нам ревели песни,
а причалив, заполонили всю палубу, грозя обнаженнымитесаками иосыпая нас
бранью ипроклятиями. Вожакому них былнеслыханный негодяйи знаменитый
пиратпо имениТийч. Лицоон мазал чем-то черным, а бакенбарды закручивал
колечками.Он бегалпопалубе, бесновался иорал,что сам он сатана,а
корабль его-- ад. В нем было что-то, напоминавшее взбалмошного ребенка или
полоумного, и этопугало меняневыразимо. Я шепнулна ухо Баллантрэ, что,
если, на наше счастье, онинуждаются в людях, я пиратство предпочту смерти.
Он кивком выразил свое одобрение.
-- Клянусь честью, -- сказал я мистеру Тийчу. -- Если вы сатана, то вот
я, черт, к вашим услугам.
Емуэто понравилось,и (скажу кратко, чтобы незадерживаться на этих
постыдных событиях) Баллантрэ,яи еще двое изкомандыбылизавербованы
пиратами, тогдакаккапитана и остальную команду они спровадили по доске в
море. Я впервые видел, какэто делается, сердце мое замирало, и мистер Тийч
или кто-то изегоподручных (я был слишкомподавлен, чтобы разобратьсяв
этомточнее) весьма недвусмысленно прошелся относительно моейбледности. У
меня хватилодуху выкинуть два-триколенца какой-то фантастической джиги и
выкрикнутьпри этом какую-то пакость. На этот раз я спасся, но, спускаясь в
шлюпку к этим мерзавцам, я чувствовал, что еле держусь на ногах.
Мое отвращение к ним и мой страх перед огромнымиволнами я пересиливал
тем, что отшучивался, коверкая язык на ирландский манер. Милостью божьей, на
пиратскомкорабле оказалась скрипка, которой я тотчас же и завладел, и этим
мне посчастливилосьдобитьсяихрасположения.Ониокрестили меняПэтом
Пиликалой, но на прозвище обижаться не приходилось, была бы шкура цела.
Яневсилахописать сумбур,царившийнаэтомкорабле,которым
командовал сущий полоумный икоторый можно былоназвать плавучим бедламом.