Он закололего ударом в сердце, кляня какмятежника; потом заплясал вокруг
трупа,беснуясьибожасьивызываянасвыходить нарасправу. Словом,
разыгралсвойбалаган,нелепый, дак тому же иопасный,потому что эта
трусливая тварь явно разжигала себя на новое убийство.
И вдруг вперед выступил Баллантрэ.
-- А ну, брось дурака валять! -- оказал он. -- Ты что, думаешь испугать
нас, строя рожи? Где ты был вчера, когда ты был нужен? Но ничего, обошлись и
без тебя.
Среди команды началось движениеиперешептывание,в равной степени и
боязливоеирадостное.А Тийч испустил дикийвопльи взмахнул кортиком,
чтобы метнутьего,-- искусство,в котором он(как и многиеморяки) был
большим мастером.
-- Выбейтеу него нож! -- сказал Баллантрэтак внезапно ирезко, что
рука моя повиновалась ему еще прежде, чем разум мой понял приказание.
Тийч стоял ошеломленный, он даже не вспомнил о своих пистолетам.
-- Ступай вкаюту! -- закричал Баллантрэ.-- И можешь не показываться
на палубе, пока не протрезвишься. Мы не собираемся из-за тебя висеть на рее,
черномазый, полоумный, пьяница и дубина! А ну,вниз! -- И он тактопнул на
Тийча ногою, что тот рысцой побежал в каюту.
--Теперь,--обратилсяБаллантрэ ккоманде,--выслушайте ивы
несколько слов. Не знаю, может быть, вы пиратствуете из любви к искусству, а
я нет. Я хочуразбогатетьи вернуться на сушу итратить своиденьги, как
подобает джентльмену... И уж по одному пункту решение мое твердо: я нехочу
повиснуть на рее,-- во всяком случае, поскольку это от меня зависит. Дайте
мнесовет,ведьввашемделе яновичок. Неужелинельзя наладитьхоть
какую-нибудь дисциплину и порядок?
Тут заговорил один из команды; онсказал,чтопоморскому обычаю на
корабле должен быть квартирмистр, и как только былопроизнесено этослови,
всеегоподхватили. Единодушно Баллантрэ был объявлен квартирмистром,его
попечениюбылвверенром,принятбылпиратскийустав,введенныйеще
Робертсом, и,наконец, предложенобылопокончить сТийчем. НоБаллантрэ
боялся более энергичного капитана, который мог бы ограничить его собственное
влияние,ионрешительновоспротивилсярасправе.Тийч вполне пригоден,
говорил он, чтобы брать корабли на абордаж ипугать ошалелуюкоманду своей
чернойрожей и неистовой божбой, в этомсреди насне нашлось бы соперника
Тийчу, и,кроме того, разон развенчани,в сущности,смещен, мыможем
уменьшить егодолювдобыче. Последнее обстоятельство и решило дело. Доля
Тийчабылаурезанадосмехотворныхразмеров,онасталаменьшемоей.
Оставалось только два затруднения: согласится ли он на отведенную ему роль и
кто осмелится объявить ему наше решение.
-- Не тревожьтесь, -- сказал Баллантрэ, -- я беру это на себя.
И он шагнул к капитанскому трапу иодин спустился в каюту Тийча, чтобы
обуздать этого пьяного дикаря.
-- Вот этот человекнам подходит! -- закричал одиниз пиратов. -- Ура
квартирмистру! -- и все с охотой трижды прокричали "ура" в его честь, причем
мой голос былнепоследним в хоре. И надо полагать,что эти "ура" должным
образомвоздействовалина мистера Тийча вегокаюте, какивнаши дни
воздействуют даже на законодателей голоса шумящей на улицах толпы.
Чтомеждунимипроизошло,вточностинеизвестно(хотякое-что
впоследствиии выяснилось), новсе мы были как обрадованы, так и поражены,
когдаБаллантрэ появился на палубе, ведя под руку Тийча, и объявил, что все
улажено.
Я не буду подробно рассказывать о двенадцати илипятнадцати месяцах, в
течение которыхмы продолжали наше плавание по Северной Атлантике,добывая
пищуиводу с тех кораблей, которые мы обирали, ивелинашедело весьма
успешно. Кому охота читать такие неподобающие вещи, как воспоминания пирата,
пусть даже невольного, каким был я?
Баллантрэ, к моемувосхищению,продолжал управлять нами,и дела наши
теперь шлигораздо лучше. Как бы мне ни хотелось утверждать,чтодворянин
всюдузаймет первое место, даже на пиратском корабле, но сам я, по рождению
не уступавший любому из лордов Шотландии, без стыда сознаюсь, что досамого
конца оставался Пэтом Пиликалой и был на положениикорабельногошута.Для
проявлениямоихспособностейнепредставлялосьподходящейобстановки.
Здоровье мое страдало от ряда причин; в седле я чувствовал себя много лучше,
чем на палубе, и,по правде говоря,боязньморя неотступно угнетала меня,
уступая только страху перед моимиспутниками. Мнене приходится восхвалять
собственную храбрость:я достойносражался вомногихбитвахна глазах у
знаменитыхполководцев и последний свой чин получилза выдающийсяподвиг,
совершенныйпримногихсвидетелях.Но когдамысобирались на очередной
абордаж, сердце Фрэнсиса Бэрка уходило впятки. Утлая скорлупка, на которую
мыгрузились, устрашающиегрядыогромныхвалов,высота судна,наборт
которого нам предстояловзобраться,неизвестнаячисленностьи вооружение
команды, встающей назащитусвоихзаконныхправ исамойжизни,хмурые
небеса, которыевэтихширотах такчасто угрюмо взирали на наши подвиги,
самоезавывание ветра в ушах -- все это невозбуждалово мне отваги. Ак
томуже явсегда былчеловекомжалостливым,и последствиянашихпобед
страшили меня не меньше, чем поражение. Дважды наборту мы находили женщин;
и хотя мне доводилось видеть города, преданные грабежу, а недавно во Франции
и страшныекартинынародных волнений, но самая ограниченность этих зверств
пределами корабля и немногочисленностью жертв, а также холодная пучина моря,
служившаяиммогилой, --всеэто усугубляломоеотвращение ктворимым
злодеяниям. Скажу по чести, я никогда не мог грабить, ненапившись почти до
полной потери сознания.Так жеобстояло дело и состальной командой.Сам
Тийч былспособен на разбой, только накачавшись рому; и одной из труднейших
обязанностей Баллантрэ было не давать нам напиваться до бесчувствия.