Так вот
и тут -- они с Тийчем были единодушны, и, с их общего соизволения, не успели
мы бросить якорь, как вся команда предалась неописуемому пьянству. К полудню
корабль сталпоистине сумасшедшимдомом, все летело заборт, однапьяная
песняперекрывала другую, людиссорилисьисцеплялись влютой свалке, а
потом забывали о ссоре и обнимались в пьяномумилении. Мне Баллантрэ велел,
если жизньмнедорога, не пить ни капли, ноприкидываться пьяным. Никогда
еще небылоуменятакого томительного дня; большую частьего я провел,
валяясь на баке иразглядывая болота и заросли, простиравшиеся вокруг нашей
маленькой бухты насколько хватал глаз.
Когда стало смеркаться, Баллантрэ сделал вид, что споткнулся и с пьяным
смехом повалился рядом сомной.Преждечем встать, он успел шепнутьмне,
чтобы я сошел в каютуидля отвода глаз лег спать налавку; я, мол, скоро
ему понадоблюсь.Я выполнил его приказание, спустившисьв каюту, гдебыло
совсем темно,и залег на первую же лавку. Тамуже был кто-то. По тому, как
он завозился и спихнул меня на пол, я понял, что он вовсе не так уж пьян, но
когда я устроился на другой лавке, он сделал вид, будто снова заснул. Сердце
у меня бешено билось, я понимал, что готовится отчаянное дело. Скоро в каюту
сошел Баллантрэ, зажеглампу,осмотрелся, удовлетворенно кивнул головой и,
несказавнислова, опять поднялся напалубу. Прикрываярукой глаза,я
украдкойогляделся и увидел, чтов каюте на лавкахспят или прикидываются
спящими трое:сам я идвое матросов-- Даттон и Грэди, оба людисмелые и
решительные.Напалубе беснование перепившихся достиглопределов, ия не
подберу слов, которымиможнобыло бы определить звуки, ими издаваемые.На
своем веку я был свидетелем многих кутежей и попоек, много раз на палубе той
же "Сары", но никогда еще не виделничего подобного,и этозаставило меня
тогдаже предположить, что в ром было что-то подмешано. Очень нескоро крики
и рев постепенно перешли в мучительные стоны, а потом сменились молчанием, и
еще очень нескорокнам спустился Баллантрэ, наэтотразсопровождаемый
Тийчем, который крепко выбранился, увидев нас троих на лавках.
--Зря, -- сказал Баллантрэ, -- можете хоть из пистолета палитьу них
над ухом. Вы же знаете, чего они наглотались.
Вкаютебыл люк, апод нимв тайникесложенабольшая частьнашей
добычи, еще не поделенная. Люк был заперт тремя замками, и ключи от них (для
большейверности) хранились одину Тийча,другой уБаллантрэ, а третий у
помощника, которогозвали Хаммонд.Каково жебыло мое изумление, когдая
увидел все ключи водних руках, иещебольше яизумился,обнаружив, что
Баллантрэ и Тийчвытащилииз люка несколько тюков -- всего их было четыре,
-- тщательно упакованных и снабженных лямками.
-- Ну, а теперь, -- сказал Тийч, -- пора в путь.
--Однотолько слово, -- сказал Баллантрэ. -- Мне стало известно, что
есть еще один человек, кроме вас, который знает тайнуютропку через болото,
и, как мне кажется, его дорога короче вашей.
Тийч завопил, что их предали и, значит, все пропало.
-- Мне стало известно, что
есть еще один человек, кроме вас, который знает тайнуютропку через болото,
и, как мне кажется, его дорога короче вашей.
Тийч завопил, что их предали и, значит, все пропало.
--Нет,почемуже,--сказалБаллантрэ.--Естьещекое-какие
обстоятельства,с которыми ядолженвас ознакомить.Во-первых,обратите
вниманиенато,чтоввашихпистолетах,которые (каквыпомните)я
позаботился зарядитьдля вас сегодня утром, нетни одной пули.Во-вторых,
раз есть другой человек, знакомыйстропинкой,вынестанете требовать,
чтобы я связался в этом деле с таким полоумным, как вы. Ну и, в-третьих, эти
джентльмены (которым нет больше надобности прикидываться спящими) держат мою
сторону исейчас заткнут вам рот и привяжут вас к мачте. И когда вашилюди
проснутся (еслитолько вообще они проснутся после того,чеммы свами их
угостили), я уверен,что онибудут настолько любезны, что освободят вас, и
вам, я полагаю, нетрудно будет объяснить им всю историю с ключами.
Тийч не промолвил нислова и,выпучив глаза, гляделна нас, покамы
засовывали ему в рот кляп и привязывали к мачте.
-- Ну, а теперь, дурачина, -- сказал Баллантрэ, -- вы понимаете, почему
мы увязали всевчетыретюка. Вылюбили называтьсебясатаной,воти
оставайтесь в пекле.
Это были егопоследниеслова на борту "Сары". Нагрузившись тюками, мы
четверо потихоньку спустились в шлюпку и отчалили от судна, молчаливого, как
могила,из которой, словно голос заживо погребенных,раздавались временами
только стоны одурманенных пьяниц.
Туманстлался надводойнижечеловеческогороста,так что Даттон,
знавший дорогу, стояуказывал,куда нам плыть. Это вынуждало грестиочень
осторожно,что и спасло нас.Только чтомы отошли откорабля, какстало
светать,тумансгустился, и над нами скрикамипотянулисьптицы.Вдруг
Даттон быстро присел на дно лодки и шепнул нам, чтобы мы молчали, если жизнь
нам дорога,и слушали. И в самом деле,с однойстороныпослышался слабый
скрип уключин, он повторился, а затем такой жескрип послышалсяи с другой
стороны. Ясно было, чтовчераутром фрегатнас выследил и теперь направил
шлюпки,чтобызахватить корабль. Беззащитные, мы были всамой середине их
флотилии.Трудно представитьсебе положениеболее гибельное, и мы сидели,
склонившись над веслами,моля бога,чтобы туман продержалсяподольше. Пот
крупными каплями стекал у менясо лба. Вдруг с одной из шлюпок,куда можно
было бы перекинуть сухарь, послышался осторожный шепот офицера:
-- Тише, ребята!
И я подивилсятому, чтоони неслышат, как колотится сердце у меня в
груди.
--Черт сней,с тропинкой, -- сказалБаллантрэ, --надопоскорее
где-нибудь укрыться. Давайте причалим к берегу.
Так мы и сделали, подгребаяс величайшей осторожностью иправя наугад
прямочерезтуман,которыйбыл длянас единственнымспасением.