-- Вот этот храбрец и принесет нам парочку свечей, -- сказал Баллантрэ.
Кстыду своемудолженпризнаться,что ябыл еще так ослепленэтим
блеском обнаженного клинка, что предложил принести фонарь.
-- Нам нужен не ф-ф-оонарь, -- передразнивая меня, сказал Баллантрэ. --
Сейчас ввоздухе нидуновения.Поднимайтесьиберите двесвечи.Идите
вперед, а это вас подгонит, -- и он помахал рапирой.
Явзял подсвечники и пошелвпереди. Я отдалбыруку, лишь бы только
всего этого не было, но трус -- в лучшемслучае невольник, и, идя с ними, я
чувствовал, как зубы стучат у меня во рту. Все было как он сказал: в воздухе
ни дуновения, оковы безветренного мороза сковали воздух, и при светесвечей
чернота неба казалась крышей над нашимиголовами. Не было сказано ни слова;
неслышно было низвука,кромепоскрипывания нашихшаговпозамерзшей
дорожке.Холод этой ночи охватил меня, словноледянаявода; и чем дальше,
темсильнее ядрожал не отодного лишь страха. Но спутникимои -- хотя и
шли, как я, с непокрытой головой и прямо из теплойкомнаты, -- казалось, не
замечали перемены.
-- Вот здесь, -- сказал Баллантрэ. -- Ставьте подсвечники на землю.
Я выполнил приказание, и пламясвечейподнялосьровно, как будто это
былонесреди заиндевевшихдеревьев, а в комнате.Яувидел, какбратья
заняли свои места.
-- Свечи слепят меня, -- сказал Баллантрэ.
-- Япредоставляютебелюбое преимущество, -- ответил мистерГенри,
меняясь местами, --потому что я думаю, что ты скороумрешь. -- Он говорил
скорее всего с грустью, но голос его был тверд и звенел.
-- Генри Дьюри, -- сказал Баллантрэ. --Два слова, прежде чем я начну.
Ты фехтовальщик и умеешь управляться со шпагой. Но ты не представляешь себе,
что значитдержать боевую рапиру. И поэтому я уверен, что ты долженпасть.
Взвесь, как выгодно моеположение. Если тыбудешь убит,яуезжаю из этой
страны туда, гдеждут меня твои же деньги. Еслиубит будуя, каково будет
твое положение?Мой отец,твояжена,котораяменя любит,ты это хорошо
знаешь, даже твой ребенок, который привязан комнебольше, чем к тебе,--
все они будут мстить за меня! Подумал ты об этом, мой дорогой Генри? -- Он с
улыбкой посмотрел на брата и стал в позицию.
Мистер Генри не сказал ни слова, но тоже сделал приветственный выпад, и
рапиры скрестились.
Яне судьявтакомделе,да к тому же голова у меня шла кругомот
холода, страха и ужаса, но кажется мне, что мистер Генри сразу же взял верх,
тесня своего врага со сдержанной, но неукротимой яростью.Все ближе и ближе
наступалон, пока Баллантрэ не отпрыгнул с проклятием, похожим на всхлип, и
кажется, что это снова поставило его лицом ксвету.В этом новом положении
они опятьсхватились, на этот развближнем бою. Мистер Генри наседал все
упорнее, Баллантрэ защищался с поколебленной уверенностью. Он, без сомнения,
понял, что погиб, и поддался леденящемусердце страху, иначеон никогда не
пошелбына недозволенный прием.
Он, без сомнения,
понял, что погиб, и поддался леденящемусердце страху, иначеон никогда не
пошелбына недозволенный прием. Не могу утверждать, что я уследилза ним
(мой неопытныйглаз не мог уловить всех подробностей), но, по-видимому,он
схватилклинок брата левой рукой, что запрещеноправилами поединка. Мистер
Генриспасся,конечно,толькопотому, что успел отскочитьв сторону,а
Баллантрэ, нанеся удар в воздух, упална колено, и, прежде чем он поднялся,
клинок брата пронзил его.
Сподавленным воплем я бросился к нему, ноон уже повалился на землю,
где еще с минуту корчился, как раздавленный червяк, а потом замер.
-- Посмотрите его левую руку, -- сказал мистер Генри.
-- Она вся в крови, -- сказал я.
-- А ладонь?
-- Ладонь порезана.
-- Я так и знал, -- сказал он и повернулся спиной.
Я разорвал рубашку мистера Джемса. Сердце не билось.
-- Да простит нас бог, мистер Генри! -- сказал я. -- Он мертв.
--Мертв? --повторил онкак-тобессмысленно, потомвсе громче: --
Мертв? Мертв? -- и вдруг отшвырнул окровавленный клинок.
-- Что нам делать? Возьмитесебяв руки, сэр. Теперь уже поздно: надо
взять себя в руки.
Он повернулся и взглянул на меня.
-- О Маккеллар! -- сказал он и закрыл лицо ладонями.
Я тряхнул его за полу:
-- Ради бога, ради всех нас, мужайтесь! Что нам делать?
Он посмотрел на меня все с тем же бессмысленным видом.
-- Делать? --сказал он. Взглядего при этом упална тело; как будто
что-то вспомнив,он вскрикнул и схватился за голову. Потом, повернувшись ко
мне спиной, быстро пошел к дому -- странным, спотыкающимся шагом.
С минуту я стоял в раздумье, потом, решив, что долгмой -- подуматьо
живом, побежал за ним, оставив свечи на мерзлой землеи освещенное ими тело
поддеревьями. Но, как я ни бежал, он намного опередил меня,вошел в дом и
поднялся в залу, где я и нашел его у камина. Он стоял, закрыв лицо руками, и
плечи его вздрагивали.
-- Мистер Генри, мистер Генри! -- сказал я. -- Это погубит всех нас!
--Чтоя сделал! --воскликнул они потом, с выражением, которого я
никогда не забуду, спросил меня: -- Кто скажет об этом старику?
Словаэти поразилименядоглубиныдуши,нотеперьбылонедо
сантиментов. Я налил ему стакан бренди.
-- Выпейте, -- сказал я, -- выпейте все до дна.
Язаставилего,словноребенка,проглотитьбрендии,всееще
пронизанный холодом этой ночи, сам выпил вслед за ним.
-- Надо ему сказать,Маккеллар, -- простонал он. -- Надо! -- Ивдруг,
опустившись в кресло (кресло милорда укамина), весь затрясся от беззвучных
рыданий.
Уныниеухватиломоюдушу, --ясно было, чтонечего ждать помощи от
мистера Генри.
-- Хорошо, --сказал я, -- сидите здесь и предоставьте все мне!-- И,
взяв в руки свечу, я пошел по темному дому.