-- И я взялся за подсвечник.
-- Не надо, янайду дорогу и втемноте. -- Она вся передернулась, и я
понял, что я ей сейчас страшнее темноты.
Такмы расстались. Она пошла вниз, где тусклый свет мерцал в зале, а я
по коридору-- к комнате милорда. Не знаю почему, ноя немог ворваться к
старику,также как к миссис Генри;сбольшой неохотой, нояпостучал.
Старый сончуток, а может,милорд вовсе неспал, и при первом же стуке он
крикнул: "Войдите!"
Он тоже привсталс подушек мне навстречу, такой старыйибескровный.
Сохраняя известную представительность вдневном наряде, сейчасон выглядел
хрупким и маленьким, алицоеготеперь,когдапарик был снят,казалось
совсем крошечным. Этосмутило меня; а ещебольше -- растеряннаядогадка о
несчастье, мелькнувшая в егоглазах.Япоставил свечуна стол, оперся на
кровать в ногах у милорда и посмотрел на него.
-- Лорд Дэррисдир,-- сказаля. -- Вамхорошо известно, что ввашей
семье я не ваш сторонник.
-- Ну,какие же тут могутбыть стороны, -- сказал он. -- А то, что вы
искренне любите моего сына, это я всегда рад был признать.
-- Милорд, сейчас не время дляучтивостей,--ответиля. -- Если мы
хотимчто-то спасти,вы должны глядеть фактам в лицо.Я сторонниквашего
сына, но в семье были враждующие стороны, и представителем одной из сторон я
явился к вам среди ночи. Выслушайте меня, и, прежде чем я уйду, выпоймете,
почему я прошу вас об этом.
-- Да я всегда готов вас слушать,мистер Маккеллар, -- сказал он, -- в
любоевремядняи ночи, потому чтоявсегдауверенв разумности ваших
суждений. Однажды вы очень здраво далисовет, и по важному делу; я не забыл
этого.
-- Яздесь, чтобывыступитьв защитумоего хозяина, -- сказал я. --
Надо ли говорить вамо том, как онобычно держитсебя? Вы знаете, в какое
положение он поставлен. Вы знаете, с каким великодушиемон всегда относился
к вашемудругому...к вашим желаниям, -- поправился я,запнувшись ине в
силах выговоритьслово "сын". -- Вы знаете... вы должны знать... сколько он
вынес... сколько он вытерпел из-за своей жены.
--МистерМаккеллар! -- закричал милорд, грозный, словнолев в своем
логове.
-- Вы обещали выслушать меня, -- продолжал я. -- Чего вы не знаете, что
вы должны знать и о чем я вам сейчас расскажу, -- это те испытания,которые
ондолжен был переносить втайне. Не успевали вы отвернуться:кактот, чье
имя я не смеюпроизнести, сейчас же принимался издеваться, колоть его вашим
--дапроститменя милорд --вашим предпочтением, называть егоИаковом,
деревенщиной,преследоватьнедостойныминасмешками,нестерпимымидля
мужчины. А стоило кому-нибудь из вас появиться, как он тот же час менялся; и
моемухозяину приходилось улыбаться и угождать человеку, который только что
осыпал его оскорблениями. Я знаювсе это потому, чтокое-что испытали на
себе, и говорювам: жизнь наша сталаневыносимой.
Иэто продолжалосьвсе
времяс самогоприбытия этогочеловека, -- он в первыйже вечер окрестил
моего хозяина Иаковом.
Милорд сделал движение, как бы собираясь откинуть одеяло и встать.
-- Если во всем этом есть хоть крупица правды... -- начал он.
-- А разве я похож на лжеца? -- прервал его я.
-- Вы должны были сказать мне раньше, -- проговорил он.
-- Да, милорд! Должен был, и вы вправе корить нерадивого слугу.
-- Но яприму меры, и сейчас же,-- и он снова сделал движение, чтобы
подняться.
Опять я удержал его.
-- Этоневсе, --сказаля.--О, еслибыэто быловсе!Моему
несчастномухозяину пришлось нести это бремя без чьей-либо помощиили хотя
бысочувствия.Дажевы,милорд,ненаходилидлянегоничего,кроме
благодарности. А ведь он тоже ваш сын! Другого отцаунего не было. Соседи
все егоненавидели, и,видит бог,несправедливо. Он ненашел любвиив
супружестве. И ниоткого онне виделискреннего чувства иподдержки --
великодушное, многострадальное, благородное сердце!
-- Ваши слезы делают вам честь, а мне служатукором, -- сказал милорд,
трясясь, как паралитик.-- Но все же вы не совсем справедливы. Генри всегда
был мнедорог,оченьдорог.Джеме(я нестануэтого отрицать,мистер
Маккеллар), Джеме мне, может быть, еще дороже, вывсегдабыли предубеждены
против моего Джемса; ведьон перенесстолько злоключений; и нам не следует
забывать, как они были жестоки и незаслуженны. И даже сейчас из них двоих он
проявляет больше чувства. Но не будем говорить о нем. Все то, что вы сказали
о Генри, вполне справедливо, я этому не удивляюсь, я знаюего благородство.
Вы скажете, чтоя имзлоупотребляю? Может быть; есть опасныедобродетели,
добродетели, которыми так и тянет злоупотребить. Мистер Маккеллар, я искуплю
свою вину, я все это улажу. Я был слаб, и, что хуже, я был туп.
-- Я не смею слушать, как вы обвиняете себя, милорд, пока выне узнали
всего, -- сказал я. -- Не слабы вы были, а обмануты, введенывзаблуждение
дьявольскими кознями обманщика. Вы сами видели, как он обманывал вас, говоря
о риске, которому якобы подвергается; он обманывал васвсе время, на каждом
шагу своего пути. Я хотел бы вырвать его из вашего сердца; я хотел бы, чтобы
вы пригляделись к другому вашему сыну, -- а у вас есть сын.
-- Нет, нет, -- сказал он. -- У меня два, у меня два сына!
Мой жест отчаяния поразил его; он поглядел на меня, изменившись в лице.
-- Есть и еще дурные вести? -- спросил он,и голос его, едва окрепнув,
снова сорвался.
--Оченьдурные,-- ответиля. -- Вот что он сказал сегодня вечером
мистеруГенри:"Я не знал женщины,котораяне предпочла быменятебе и
которая не продолжала бы оказывать мне предпочтение".
-- Я не хочу слышать ничего плохого о моей дочери! -- закричал он, и по
тойпоспешности,с которой онпрервал меня,я понял, что глаза егобыли
далеко не так слепы,как я предполагал, ичто онне без тревоги взирал на
осаду, которой подвергалась миссис Генри.