-- Его я не могу видеть! -- воскликнула она.
-- Он больше всех нас сохранил самообладание.
-- Все равно, я не могу его видеть.
-- Хорошо,-- сказал я. -- Тогда возвращайтеськ мистеруГенри, ая
пойду к милорду.
Мы повернули к дому, я нес подсвечник, она -- рапиру (странная ноша для
женщины). Вдруг она спросила:
-- А говорить ли нам об этом Генри?
-- Пусть это решает милорд, -- сказал я.
Милордбыл уже одет, когдая вошелвего комнату. Онвыслушал меня
нахмурившись.
--Контрабандисты, -- сказалон. -- Но живого или мертвого, вот в чем
дело.
--Я считал его за... -- начал я и запнулся, не решаясь произнести это
слово.
-- Я знаю, но вы могли и ошибиться. К чему быим увозить егомертвым?
--спросил он.-- О, в этомединственнаянадежда.Пусть считают, что он
уехал без предупреждения, как и приехал. Это поможет нам избежать огласки.
Я видел, что, как и все мы, он больше всего думал о чести дома. Теперь,
когда все члены семьибыли погруженыв неизбывную печаль, особенно странно
было, что мы обратилиськ этой абстракции -- фамильной чести -- и старались
всячески ее оградить; и не только сами Дьюри, но даже их наемный слуга.
-- Надо ли говорить об этом мистеру Генри? -- спросил я.
--Япосмотрю, -- сказалон. -- Сначала я должен его видеть, потом я
сойду к вам, чтобы осмотреть аллею и принять решение.
Онсошел внизвзалу. Мистер Генри сидел за столом,словно каменное
изваяние, опустив голову на руки. Жена стояла за его спиной, прижавруку ко
рту,-- яснобыло,что ей не удалосьпривестиегов себя.Старый лорд
твердым шагомдвинулся ксыну, держасьспокойно,нопо-моему, несколько
холодновато. Подойдя к столу, он протянул обе руки и сказал:
-- Сын мой!
С прерывистым, сдавленным воплем мистер Генри вскочил и бросился на шею
отцу, рыдая и всхлипывая.
-- Отец! -- твердил он. -- Вы знаете, я любил его, вы знаете, я сначала
любил его, я готов был умереть за него, вы знаете это. Я отдал бы свою жизнь
занегоизавас. Скажите,чтовызнаетеэто. Скажите, что вы можете
простить меня.Отец,отец, что я сделал? А мыведь росли вместе! --И он
плакал, и рыдал, иобнималстарика, прижимаяськ нему,как дитя, объятое
страхом.
Потом онувидел жену (можнобыло подумать,что он только что заметил
ее), со слезамисмотревшую на него, и в тоже мгновение упал перед нейна
колени.
-- Любимая моя! -- воскликнулон. -- Ты тоже должнапростить меня! Не
муж я тебе, а бремявсейтвоей жизни. Но ведь ты знала меня юношей,разве
желал тебе злаГенри Дьюри?Он хотел толькобыть тебе другом. Его, его --
прежнего товарища твоих игр, -- его, неужели и его ты не можешь простить?
Всеэто времямилордоставалсяхладнокровным,ноблагожелательным
наблюдателем, не терявшим присутствия духа.
При первомже возгласе, который
действительно способен был пробудить всех в доме, он сказал мне через плечо:
--Затворите дверь. -- А потом слушал, покачивая головой. -- Теперь мы
можем оставить его с женой, -- сказал он. -- Посветите мне, Маккеллар.
Когда я снова пошел,сопровождаямилорда, я заметил странное явление:
хотя было еще совсем темно и ночь далеко не кончилась,мнепочудилось, что
уже наступает утро. По ветвямпрошел ветерок, и они зашелестели,кактихо
набегающиеволны, временамилицо нам обдувалосвежестью,ипламясвечи
колебалось. И под этот шелест и шорох мы еще прибавили шагу, осмотрели место
дуэли, причем милорд с величайшим самообладанием глядел на лужу крови; потом
прошлидальшекпричалуиздесьобнаружилинаконецнекоторыеследы.
Во-первых,лед на замерзшейлужебылпродавлен,и, очевидно,неодним
человеком; во-вторых,немного дальше сломанобыло молодое деревце, а внизу
наотмели, где обыкновенно причаливали контрабандисты, еще одно пятно крови
указывало на то место, где, отдыхая, они, очевидно, положили тело на землю.
Мыпринялисьсмывать этопятно морскойводой,зачерпывая ее шляпой
милорда, новдругс каким-то стонущимзвуком налетелновый порыв ветра и
задул свечу.
-- Пойдет снег, -- сказал милорд, -- и это лучшее, чего можно пожелать.
Идем обратно; в темноте ничего нельзя сделать.
Идя к дому в снова наступившем затишье, мыуслышали нараставший шум и,
выйдя из-под густой сени деревьев, поняли, что пошел проливной дождь.
Все это время я не переставал удивлятьсяясностимысли милордаи его
неутомимости.Ноэто чувство еще усилилосьво времясовета,которыймы
держали по возвращении. Ясно было, говорил он, что контрабандистыподобрали
Баллантрэ, но живого или мертвого, об этом мы могли только гадать. Дождь еще
до рассвета смоетвсе следы, иэтим мы должнывоспользоваться.Баллантрэ
неожиданно появилсяпод покровом ночи;теперь надобыло представитьдело
так, что он столь же внезапно уехал до наступления дня. Чтобыпридать всему
этому больше вероятия, мне следовало поднятьсяк немув комнату, собрать и
спрятать его вещи. Правда, мы всецело зависели от молчанияконтрабандистов,
и в этом была неизбежная уязвимость нашего обмана.
Явыслушалмилорда,как ужесказал,удивляясьего спокойствию,и
поспешилисполнитьего приказание.Мистер и миссис Генриушлииззалы,
милорд поспешилвпостель,чтобысогреться;слуги все ещенеподавали
признаков жизни,и, когда я поднялся по лестницев башню и вошел в комнату
умершего, мною овладел трепет. К величайшемумоему изумлению, в комнате все
говорилоо спешных сборах. Из трех егосаквояжей два былиуже увязаны,а
третий раскрытипочти полонИсразууменяпромелькнула догадка.Так,
значит, он готовился к отъезду, он толькождал Крэйла, аКрэйл ждал ветра.
Ночью капитан заметил, что погода меняется, ипослал шлюпку предупредить, а
то и взять пассажира, которого командашлюпки нашла по дороге в луже крови.