Ночью капитан заметил, что погода меняется, ипослал шлюпку предупредить, а
то и взять пассажира, которого командашлюпки нашла по дороге в луже крови.
Да, но за этим крылось и другое.Эти приготовления к отъезду бросали свет и
настрашноеоскорбление,брошенное им братунакануневечером;этобыл
прощальный удар,взрыв ненависти, ужене подавляемый расчетом. И, с другой
стороны, характер еговыходки,как иповедение миссис Генри,наводили на
догадку, которую я не проверил и теперьуж никогдане проверю до страшного
суда, --догадку, чтоонвсе-такизабылся, зашел слишком далеко всвоих
домогательствах и получил отпор. Это, как я сказал, не может быть проверено;
но, когда я в то утро стоя, среди его вещей, мысль эта была мне слаще меда.
Прежде чем заперетьраскрытыйсаквояж,я заглянул внего. Тамбыли
превосходные кружева и белье,несколько сменизысканного платья, в котором
Баллантрэ так любил появляться; десяток книг, притом отборных: "Комментарии"
Цезаря,томГоббса,"Генриада"Вольтера,работаобИндии,какой-то
математический труд, недоступный для моего понимания,-- вот что увидел я с
весьмасмешаннымчувством.Новоткрытомсаквояженебылониследа
каких-либо бумаг. Это заставило меняпризадуматься. Возможно, что он мертв,
но,судя по тому, что контрабандисты подобрали его, это не оченьвероятно.
Возможно, чтоон умрет от раны, нои этововсене обязательно. А в таком
случае приходилось заручиться средствами защиты.
Один задругим я перетащил все саквояжи на чердак, который всегдабыл
назапоре; потомсходилк себезасвязкой ключей и,крадостисвоей,
обнаружил,чтодваиз нихподошли к замкамсаквояжей.Водном я нашел
шагреневыйбювар, который и вскрыл ножом, и отныне (поскольку дело касалось
доброгоимени)человекэтотбыл вмоей власти.Там оказаласьобширная
коллекциялюбовных писем, по преимуществупарижского периода его жизни, и,
чтоболее меня интересовало, там были черновикиего собственныхдонесений
английскому министру по делам Шотландии и оригиналы ответных писем министра;
убийственныедокументы,опубликованиекоторыхопозорилобыБаллантрэ и
действительно подвергло быопасности самую его жизнь.Читая этибумаги, я
смеялся от радости,я потирал руки инапевал себе под нос.Рассвет застал
меня за этим приятным занятием, ноя не оторвался от бумаг; подойдя к окну,
ятолькоудостоверился, что снегвесьсошел, все кругом черно, а дождь и
ветерсвирепствуютвзаливе,где иследанебыло люггера, накотором
Баллантрэ (живой или мертвый) мотался теперь по Ирландскому морю.
Бытьможет, уместнее всего именно здесь рассказать тонемногое, что я
позднее узналособытияхэтой ночи.На это потребовалось немало времени,
потомучто мы не осмеливались расспрашиватьпрямо, а контрабандисты питали
ко мне неприязнь, если невражду. Толькочерез полгода мывообще узнали о
том, что Баллантрэвыжил, и только много лет спустяя узнал отодногоиз
команды Крэйла, который на своинеправедно нажитые деньги открыл трактир, о
некоторыхподробностях, показавшихся мнедостоверными.
Оказывается,что,
когда контрабандисты нашли Баллантрэ, он полулежал, опершись на локоть, и то
озирался посторонам,тоошалело глядел на свечуи на свою окровавленную
руку. Приих появлении он будтобы пришел в себя, попросил отнести егона
корабльидержать вседеловтайне,а навопрос капитана, как этоон
оказался в таком положении, ответил потоком отчаянной брани и тут же потерял
сознание.Онибылозаспорили, но, боясьпропуститьпопутныйветери в
ожидании большого куша за переправу его во Францию, не стали медлить. К тому
жеонпользовалсялюбовьюэтихпрезренныхнегодяев;онисчиталиего
приговоренным к смерти, не знали, какое коварство навлеклона него беду, и,
по-своемувеликодушные,сочлисвоейобязанностьюукрытьегоотновых
напастей.Онипогрузилиегонакорабль,попутионоправился иуже
выздоравливающимбыл спущен наберег в Гавр-де-Грасе. И чтодействительно
знаменательно: он никомуни словом не обмолвилсяо дуэли, и до сего дня ни
одинконтрабандист не знает, в какой ссоре и от чьейрукион получил свою
рану. У всякого другого я приписал бы это естественной порядочности, унего
же -- только гордыне.Он не мог признаться, быть может,дажесебе самому,
что былпобеждентем,кому нанесстолько оскорблений и коготак жестоко
презирал.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ОБЗОР СОБЫТИЙ ВО ВРЕМЯ ВТОРОЙ ОТЛУЧКИ БАЛЛАНТРЭ
О тяжкой болезни, которая на другое же утро открылась умистера Генри,
я могувспоминать спокойно,уже как опоследнейнапасти, постигшей моего
хозяина; она,собственно,была для него скрытым благом, потомучтокакой
телесныйнедугможет сравняться с терзаниями ума? Ухаживализа ним миссис
Генри и я. Милорд время от времени наведывался узнать осостоянии больного,
но обычно непереступалпорога. Только однажды, когда почти неоставалось
надежды, он подошел к кровати, вгляделся в лицо сынаи пошел прочь, вскинув
голову и простирая вверх руку -- жест, который навсегда запомнился мне своей
трагичностью:такую печаль и горечь онвыражал. Нобольшую частьвремени
больнойбыл на попечении миссисГенри и моем;ночью мы сменялись, аднем
обычносоставлялидругдругукомпанию, потомучтодежурстванаши были
тоскливы.МистерГенри,свыбритойголовой,обвязаннойплатком,не
переставая, метался, колотя руками о кровать. Он говорил без умолку, и голос
егожурчал, какречнаявода, так чтосердце моеустало от этогозвука.
Интересно отметить (и для меня это было особенно тягостно), что он все время
говорило всякихнезначащих вещах:окаких-топриездахиотъездах,о
лошадях,--ихон приказывал седлать, должно быть, думая(бедняга!), что
сможетуехатьотсвоих напастей;илираспоряжался посаду,приказывал
готовитьсетии(что меняособеннобесило) все времяраспространялся о
хозяйственных делах, подсчитывая какие-то суммы и препираясь с арендаторами.