Я знаю
по-английски и вижу, что произошла небольшая ошибка, о, самая незначительная
и частая ошибка. Но сахиб хотел бы знать, каким образом вы очутились в саду.
--Баллантрэ!--вскричаля.--Неужелиувасхватитнаглости
отрекаться от меня, вот так -- лицом к лицу?!
У Баллантрэ не дрогнул ни один мускул, он глядел на меня, словно идол в
кумирне.
-- Сахибнепонимаетанглийского языка, -- повторилтуземец также
бойко, как и раньше. -- Он хотел бы знать, каким образом вы очутились в этом
саду.
-- О, сатана ему в зубы! -- говорю я. -- Он хочет знать,как мы попали
вэтот сад?Так вот, милейший,будь добр передать твоемусахибу привет и
уведомить его, что тут нас двое солдат, которых он видом не видывал,слыхом
неслыхивал, но что сипайэтот бравый малый, ая тоженивчемему не
уступлю, и что если нас тут как следует не накормят ине снабдятчалмой, и
туфлями, и разменной монетой на дорогу, то тогда, мой друг, я мог бы назвать
сад, где скоро, очень скоро будет весьма неуютно.
Они продолжали ломать комедию, даже посовещались о чем-то на индустани,
а потом, все с тою же улыбочкой, но вздыхая,словно повторения его утомили,
индус снова проговорил:
-- Сахиб хотел бы знать, каким образом вы очутились в этом саду.
-- Так вот вы как! -- говорю я и кладу руку на эфес, а сипаю приказываю
обнажить оружие.
Всетак же улыбаясь,индусдостаетиз-за пазухипистолет,ихотя
Баллантрэи пальцем непошевелил,ядостаточно хорошозналего,чтобы
понимать, что и он готов к нападению.
-- Сахиб полагает, что вам лучше удалиться, -- сказал индус.
По правде говоря, я и сам этодумал, потомучто достаточно было звука
пистолетного выстрела, чтобы отправить нас обоих на виселицу.
-- Скажи своему сахибу, что я не считаю его джентльменом! -- заявил я и
повернулся с жестом крайнего презрения.
Не сделал я еще и трех шагов, как индус окликнул меня.
-- Сахиб хотел бы знать, не из поганых ли вы ирландцев, -- сказал он, и
при этих словах Баллантрэ улыбнулся и отвесил низкий поклон.
-- Что это значит? -- спросил я.
-- Сахиб говорит, чтобы об этом вы спросили вашего друга Маккеллара, --
сказал индус. -- Сахиб говорит, что вы с ним квиты.
--Скажисвоемусахибу,что яещеразделаюсьснимзавсе его
шотландские штучки при следующей встрече! -- закричал я.
Когда мы уходили, эта парочка все так же сидела, ухмыляясь.
Конечно, и вмоем поведении найдутсясвоислабыестороны, и,когда
человек, каковы бы ни были его доблести, обращается к потомству с изложением
своих подвигов, ондолжен ожидать, что его ждет участь Цезаря и Александра,
тожеоболганныхклеветниками.Ноодного упреканиктонеможет сделать
Фрэнсису Бэрку: он никогда не оставлял товарища в беде...
(Здесьследуетабзац, который кавалерБэркстарательновымарал, --
видимо, перед тем,как посылатьмне рукопись.
Должно быть, там были вполне
естественные упреки в том, что он считалнескромностью с моей стороны, хотя
сам я ничего не могу поставить себе в вину. Возможно, мистер Генри был менее
остороженили, чтовсего вероятнее, Баллантрэухитрился добраться до моей
корреспонденции и самоличнопрочел письмо из Труа,отместкой за котороеи
стало это жестокое издевательство надмистером Бэрком, находившимся в столь
бедственном положении. Баллантрэ, несмотря на всюегопорочность,небыл
чужднекоторымпривязанностям;мне кажется,что вначале он былсердечно
расположен к мистеру Бэрку, но мысль о его предательстве иссушила неглубокие
ключи его дружбы и обнаружила во всей неприглядности его истинную натуру. --
Э. Макк.)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ВРАГ В ДОМЕ
Небывалое дело, чтобы я незапомнилдаты, темболее датысобытия, в
корне изменившего всю мою жизнь, закинувшего меня вчужиекрая,-- однако
этотак.Ябылвышиблениз колеи,против обыкновения велсвоизаписи
беспорядочно, не ставил датыпо неделе, по две ивообще писал как человек,
махнувшийрукой навсе. Во всякомслучае, это было вконцемарта либо в
начале апреля 1764 года. Спал яплохо и проснулсяс тяжелым предчувствием.
Оно так угнетало меня, что я поспешил сойти вниз, даже не накинув камзола, и
при этом,помнится мне, рука моя дрожала, опираясь на перила. Было холодное
солнечное утро, с густым слоем изморози,вокруг дома распевали дрозды, и во
всех комнатах слышен был шум моря. При входе в зал другой звук остановил мое
внимание-- звукголосов. Я подошелближе и остолбенел. Да, в зале звучал
человеческий голос, но яне узнавал его, и это в доме моегогосподина; там
звучала человеческая речь, но, как яни вслушивался, я не понимал ни слова,
и это в своей родной стране. Мне припомнилось старое предание о залетной фее
(илипростоиноземной гостье),котораяпосетила наш край внезапамятные
времена и пробыла у наснеделю, а то и больше, говоря на языке ни длякого
не понятном,азатем исчезланочьютакже внезапно, как и появилась, не
раскрыв никомуни своего имени, ницели своегопосещения. Мной овладел не
столько страх, сколько любопытство, я отворил дверь и вошел.
Настолееще не было убранопосле ужина, ставни еще не были открыты,
хотя свет уже проникал в щели, и большая комната была освещена только свечой
и отсветом тлеющихуглей.Усамого камина сидели двое.Одного, одетого в
плащ, из-под которого виднелись сапоги, яузнал сразу: это был всетотже
вестник несчастья. А о другом, который сидел вплотнуюк огню, закутанный во
что-то, словно мумия,я мог сказать только,что он чужеземец,чтокожа у
него гораздо темнее, чем у нас, европейцев, что сложения он тщедушного и что
глазау негоглубокозапалиподнеобычновысокимлбом. Пополубыло
раскиданонесколько тюкови небольшой чемодан, и, судя по скудностиэтого
багажаипосостояниюсапогсамогоБаллантрэ,кое-какзалатанных
каким-нибудь деревенским сапожником, можно былосудить, что зло не принесло
ему богатства.
При моем появлении он встал,взглядынаши скрестились, исам не знаю
почему, но смелость во мне так и взыграла.