-- Вамне установленобылоникакого содержания, -- сказал я. -- Но я
возьму на себя снабжать вас деньгами в разумных пределах.
-- В разумных пределах! --повторил он. -- Вы возьмете насебя? -- Он
выпрямился и окинул взглядом длинный ряд потемневших фамильных портретов. --
Благодарювасотлицамоихпредков,--сказалон ипотомпродолжал
ироническимтоном: -- Но ведь Секундре Дассу, ему-то уж, наверно, назначено
было содержание? Его-то уж никак не могли позабыть?
--Янепреминуиспроситьуказаний наэтот счет впервом же моем
письме, -- сказал я.
Онже,внезапнопеременив тон, наклонился вперед,опираясь локтем о
стол:
-- И вы считаете все это вполне разумным?
-- Я выполняю приказания, мистер Балли.
-- Какая скромность! Только искренняя ли? Вы вчера сказали мне, что моя
власть кончилась вместе со смертью моего отца. Но как же это так получается,
что знатный лордбежит под покровомночииз дома, вкоторомегопредки
выдержалинесколько осад? Что он скрывает свое местопребывание, котороене
безразличносамомуегокоролевскомувеличествуигосударству?Чтоон
оставляет меня под надзором и отеческой опекой своего бесценного Маккеллара?
Это наводит на мысль о немалом и глубоком страхе.
Япопытался возразитьему, приводя не слишком убедительные доводы, но
он только отмахнулся.
-- Да, наводит на мысль, -- продолжал он, -- и скажу больше: страх этот
вполнеобоснован. Я возвращался вэтот дом не без отвращения, имея ввиду
обстоятельствамоего последнего отъезда. Только крайняя необходимость могла
заставить меня вернуться.Но деньги мненужны во что бы то ни стало. Вы не
дадите их мне по доброй воле? Что ж,у меняесть способы заставить вас. Не
пройдети недели,какя, не покидая Дэррисдира,узнаю, кудасбежали эти
глупцы. Я последую за ними; и когда я настигну своюдобычу, я загоню клин в
этусемейку,котораяеще разразлетится,какрасколотое полено.Тогда
посмотрим,несогласитсялилорд Дэррисдир,-- этоимя онпроизнесс
непередаваемой злобойи яростью,-- за деньги купить моеисчезновение,и
тогда вы увидите, что я изберу: выгоду или месть.
Я с изумлением слушал этиоткровенные излияния. Дело в том, что он был
вне себя оттого,что милорду удалось скрыться, видел, что попал вдурацкое
положение, и не склонен был обдумывать свои слова.
--И вы считаетевсе это весьмаразумным? -- спросил я, повторяя его
слова.
--Вотуже двадцатьлет,как я живу, руководствуясь своимскромным
разумом, -- ответил он сулыбкой, котораявсвоем самомненииграничила с
глупостью.
-- Да, и в конце концов стали нищим, -- сказал я,-- хотя и этослово
еще слишком для вас почтенно.
-- Должен обратить ваше внимание, мистер Маккеллар, -- воскликнул онс
внезапным воодушевлением идостоинством, которым я могтолько восхищаться,
-- что ясвами был вежлив; подражайте мне в этом, если хотите,чтобымы
остались друзьями.
Впродолжениевсего диалога я снеприятным чувством ощущалнасебе
пристальный взгляд СекундрыДасса. Никто из нас троих не притронулся к еде,
--глазанашибылиприкованыклицамдругдруга,вернее --ктому
сокровенному, что наних выражалось. И вот взгляд индуса смущал меня сменой
выражений, -- казалось, он понимал то,что мы говорили. Я еще раз отстранил
этумысль,уверяясебя,чтооннислованепонимаетпо-английски:
серьезность нашего тона,нотки раздражения ияростив голосе Баллантрэ --
вот что заставило его догадываться о значительности происходящего.
Целых три недели мы с ним жили так в Дэррисдире, и этим открылась самая
страннаяглавамоей жизни, -- то,что я должен назватьсвоей близостью к
Баллантрэ.Поначалуонбылоченьнеровен:товежлив, тонасмешливи
вызывающ, -- и в обоих случаях яплатил емутойжемонетой. Благодарение
богу,я теперь не должен былрассчитывать каждый шаг; меня ивообщето мог
испугатьненахмуренный лоб, а развечто вид обнаженной шпаги. Его взрывы
неучтивостидажедоставляли мне своеобразноеудовольствие, ивременами я
отвечал достаточно колко. В конце концов как-то заужином мне удаласьодна
забавнаяреплика,котораясовсемобезоружила его.Онхохоталдолгои
безудержно, а затем сказал:
--Ктобымогпредположить,чтоподчепчикомуэтойпочтенной
старушенции есть нечто вроде остроумия?
-- Это не остроумие, мистер Балли, -- сказал я, --это наш шотландский
юмор, дапритом еще круто посоленный. -- И в самом деле, уменя и в мыслях
не было прослыть остроумцем.
Послеэтого онникогда не былсо мною груб, всеу наспереходило в
шутку. А особенно когда ему нужна была лошадь, лишняя бутылка или деньги. Он
обращался ко мне с видом школьника, а я разыгрывал роль отца, иобамы при
этом дурачились напропалую.
Я теперь замечал, что он изменил свое мнениеобомне к лучшему, и это
щекоталово мнегрешномбренноетщеславие.Более того,он(я полагаю,
бессознательно)временамиобращалсясомнойнетолькофамильярно,но
прямо-таки дружески, и вчеловеке, которыйтак долго ненавиделменя,это
казалось мне тем более коварным. Он мало выезжал и, случалось, даже отклонял
приглашения.
--Нет, --говорил он,--нучегоя невидал у этойнеотесанной
деревенщины?Я лучше посижу дома, Маккеллар, и мы с вами разопьем на досуге
бутылку и поговорим всласть.
Идействительно,застольныебеседывДэррисдиредоставилибы
удовольствиекомуугодно,стаким блескомонивелись. Оннеоднократно
выражал удивление, что так долго недооценивал мое общество.
--Но,видите ли,-- говорилон, -- мы были вовраждующих лагерях.
Положениеи теперь не изменилось, но не будем говорить об этом.