ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ МИСТЕРА МАККЕЛЛАРА С ВЛАДЕТЕЛЕМ БАЛЛАНТРЭ
Заказаннаякаретаподкатила ккрыльцув Густомоседающем тумане. В
молчаниимы покинулиДэррисдир: дом стоялсоструящимисяводостокамии
закрытымиставнями-- дом печали изапустения. Язаметил, чтоБаллантрэ
высунулся в окно и глядел назад, на эти мокрые стеныи мерцающую под дождем
крышу,до тех пор, пока их совсем не скрылтуман.Мне кажется, что вполне
понятная грусть охватила иего при этом прощании. Илиэто было предвидение
конца? Во всяком случае, поднимаясь от Дэррисдира по длинному склону и шагая
рядом сомной по лужам, он начал сперва насвистывать, а потом напевать одну
изсамых печальныхпесен наших краев--"Скиталец Вилли", которая всегда
вызывала слезы у слушателей в харчевне.
Слов песни, которуюон пел, я никогда не слышал, ни до того, ни после,
нонекоторыестроки, особеннонапоминавшиео нашемположении,навсегда
запечатлелись в моей памяти. Одна строфа начиналась так:
Дом этот -- наш дом был, полон милых сердцу.
Дом этот -- наш дом был, детских лет приют.
А кончалась примерно так:
И теперь средь вересков ветхою руиной
Он стоит, заброшенный, обомшелый дом.
Позаброшен дом наш, пуст он и покинут
Смелыми и верными, выросшими в нем.
Я не судья поэтическим достоинствам этих стихов, они для меня связаны с
меланхолиейокружавшейменяобстановкии былимастерскипропеты(или,
вернее, "сказаны") в самый подходящий момент. Онпосмотрел на меня и увидел
слезы на моих глазах.
-- Эх, Маккеллар, -- вздохнул он. -- Неужели вы думаете, что иуменя
не бывает минут сожаления?
-- Я думаю, что вы не моглибы стать таким плохим человеком, -- сказал
я, -- если бы в вас не были заложены все возможности быть хорошим.
-- В том-то и дело, что не все, -- заметил он, -- далеко не все. В этом
вы ошибаетесь. Я болен тем, что ничего не хочу, мой дорогой проповедник.
И все же мне показалось, что он вздохнул, снова усаживаясь в карету.
Весь день мыехали сквозь ненастье;кругом насобволакивалтуман, и
небо без перерыва кропило мне голову. Дорога пролегала по пустошам и холмам,
где не слышно было ни звука,кромеплача какой-то птицы в мокром вереске и
рокота вздувшихся ручьев. Времена ми я забывался, и сейчас же меня охватывал
отврати тельныйи зловещий кошмар, от которого я пробуждалсявесь в поту и
задыхаясь. Временами на крутом подъеме, когда лошади тащились шагом, до меня
доносились голоса из кареты. Разговор шел на том экзотическом языке, который
для меня былне болеевнятен,чем птичийщебет. Временами, когдаподъем
затягивался, Баллантрэ выходил из кареты ишагал рядомсо мною, чаще всего
непроизносяни слова.И всевремя, в забытьиилибодрствуя,я не мог
отогнать от себячерную тень надвигающегосябедствия.Все тежекартины
вставалипередо мной,только теперь они рисовались напридорожном тумане.
Однавособенностипреследоваламенясосязательностьюдействительно
происходящего.Я видел милорда, сидевшегоза столомв маленькойкомнате;
сначала склоненнаяголоваего быласпрятана в руках,потомонмедленно
поднималголову и повертывал ко мне лицо, выражавшее полную безнадежность и
отчаяние. Впервые я увидел это в черном оконном стекле в последнюю нашу ночь
вДэррисдире,потомэтопреследоваломеняпочтивовсе времянашего
путешествия, --ине как болезненнаягаллюцинация, потому что ядожил до
преклонных лет, не утратив здравого рассудка;не былоэто (как мне сначала
показалось) инебеснымзнамением, предрекавшим будущее, потомучтосреди
всехпрочих бедствий, --аих яувидел немало, --именноэтогомне не
суждено было увидеть.
Решено было, чтомы не будем прерывать пути и ночью, и, странное дело,
снаступлениемтемнотыянесколькоприободрился. Яркиефонари,далеко
пронизывающиетуман,идымящиесяспинылошадей,имотающаясяфигура
форейтора-- все этопредставлялодля менязрелищеболее отрадное,чем
дневнаямгла.Или же просто уммойусталмучиться. Вовсяком случае, я
провел безсна несколько часов в относительном спокойствии, хотя телеснои
страдал от дождя и усталости, и наконец забылся крепким сном без сновидений.
Но,должно быть, мысли моине покидали меня и во сне и направлены они были
все на то же. Я проснулся внезапно и поймал себя на том, что твержу себе:
"Дом этот -- наш дом был, детских лет приют", -- и тут только я увидел,
насколько соответствуют словапесни отвратительной цели, с которой замыслил
Баллантрэ свое путешествие.
Вскоре послеэтого мы прибыли в Глазго, где позавтракали в харчевнеи
где(по дьявольскому соизволению) нашликорабль, готовившийсяк отплытию.
Корабль назывался"Несравненный" --старое судно, весьма соответствовавшее
своему имени. Судя по всему, это,должно быть, было его последнее плавание.
На пристанях люди покачивали головой, и даже от случайных прохожих на улицах
яполучилнесколько предостережений:судно прогнило, как выдержанный сыр,
перегруженоинеминуемопогибнет,попаввшторм.Этим,очевидно,и
объяснялось то, что мы были единственными пассажирами. Капитан Макмэртри был
неразговорчивый,угрюмый человек, сгэльским выговором,егопомощники --
невежественные,грубые моряки из простых матросов,Такчто Баллантрэ ия
должны были сами развлекать себя, как умели.
НачинаяссамогоустьяКлайда,"Несравненному"сопутствовал
благоприятный ветер, и почти целую неделю мынаслаждались хорошей погодой и
быстрым продвижением вперед. Оказалось (к моему собственному изумлению), что
яприрожденныйморяк, покрайнеймерев отношенииморской болезни,но
обычное мое спокойноесостояние духабыло поколеблено. То ли от постоянной
качки, то ли от недостатка движения иот солонины,то ли отвсего, вместе
взятого, нотолькоя был крайне удручен и болезненно раздражителен.