Межъ тeмъ, близка былаАфрика, нагоризонтeсъсeверапоявилась лиловая
черта Сицилiи, а затeмъ пароходъ скользнулъ междуКорсикойиСардинiей, и
всe этиузоры знойной суши,которая была гдe-то кругомъ, гдe-то близко, но
проходила невидимкой, плeняли Мартына своимъ безплотнымъ присутствiемъ. А по
пути изъ Марселя въ Швейцарiю {50} онъ какъ будто узналъ любимые ночные огни
на холмахъ, --ихотяэто не былъ уже train de luxe, а простой курьерскiй
поeздъ,тряскiй, темный, грязныйотъ угольной пыли,волшебство было тутъ,
какъ тутъ: эти огни ивопливо мракe... Подорогe,въ автомобилe,между
Лозаннойи дядинымъдомомъ, расположеннымъ повыше въ горахъ, Мартынъ, сидя
рядомъсъшоферомъ,изрeдка съ улыбкой поворачивался къматериидядe,
которыеобабыли въ большихъ автомобильныхъочкахъ и одинаково держали на
животахъ руки.Генрихъ Эдельвейсъосталсяхолостъ, носилъ толстыеусы, и
нeкоторыя его интонацiи да манера возиться съ зубочисткой или ковырялкой для
ногтей напоминали Мартыну отца. При встрeчe съ Софьей Дмитрiевной на вокзалe
въЛозаннe, дядяГенрихъразрыдался, рукой прикрылъ лицо, нопогодя,въ
ресторанe, успокоился и насвоемъ пышноватомъ французскомъ языкe заговорилъ
о Россiи,о своихъ прежнихъ поeздкахъ туда. "Какъхорошо,--сказалъ онъ
Софьe Дмитрiевнe, --какъхорошо,чтотвои родителине дожилидоэтой
страшной революцiи. Я помнюпревосходно старую княгиню, ея бeлыеволосы...
Какъ она любила бeднаго, бeднаго Сержа", -- и при воспоминанiи о двоюродномъ
братeу Генриха Эдельвейса опятьналились глаза голубойслезой."Да, моя
мать его любила, это правда, -- сказалаСофья Дмитрiевна, -- ноона вообще
всeхъ и все любила. Атымнeскажи, какъ ты находишьМартына", -- быстро
продолжала она, пытаясь отвлечь Генриха отъ печальныхъ темъ, принимавшихъ въ
егопушистыхъустахъоттeнокънестерпимойсентиментальности,"Похожъ,
похожъ, -- закивалъГенрихъ.--Тотъжебольшой{51}лобъ, прекрасные
зубы..." "Но, правда, онъ возмужалъ? --поспeшно перебила Софья Дмитрiевна.
--И, знаешь, у него уже были увлеченiя, страсти". Дядя Генрихъ перешелъ на
политическiятемы. "Этареволюцiя,--спросилъ онъ реторически, --какъ
долгоона можетъ длиться? Да, этого никтонезнаетъ. Бeдная ипрекрасная
Россiягибнетъ.Можетъбытьтвердаярукадиктатораположитъконецъ
эксцессамъ. Но многiяпрекрасныя вещи, ваши земли, ваши опустошенныя земли,
вашъ деревенскiйдомъ,сожженный сволочью, -- всему этому слeдуетъ сказать
прощай". "Сколькостоятълыжи?"--спросилъ Мартынъ."Незнаю,--со
вздохомъотвeтилъдядяГенрихъ.--Яникогданеразвлекалсяэтимъ
англiйскимъ спортомъ. И у тебя англiйскiй акцентъ. Это дурно. Мыперемeнимъ
все это". "Онъ многое перезабылъ, -- вступилась за сына Софья Дмитрiевна. --
Послeднiе годы Mlle Planche уже не давала уроковъ". "Умерла, -- съ чувствомъ
сказалъ дядяГенрихъ. --Ещеодна смерть".
--Ещеодна смерть". "Да нeтъ, -- улыбнуласьСофья
Дмитрiевна. -- Откуда ты взялъ? Она вышла замужъза финна и спокойно живетъ
въВыборгe". "Во всякомъслучаe все этооченьгрустно,-- сказалъдядя
Генрихъ. -- Я такъ желалъ, чтобы когда-нибудь Сержъсъ вамипрieхалъ сюда.
Но никогда не имeешьтого, очемъ мечтаешь,и Богъодинъзнаетъсудьбу
людей. Если вы утолилиголодъинавeрное больше ничего нехотите, можемъ
отправиться въ путь".
Дорога быласвeтлая, излучистая; справа поднималась скалистая стeна съ
цвeтущимиколючимикустами въ трещинахъ, слeва былъобрывъ,долина,гдe
серповиднойпeной, уступами, бeжала вода; затeмъ появились черныя {52} ели,
онeстояли тeснымъ строемъто на одномъ склонe,то надругомъ;окрестъ,
незамeтнопередвигаясь,высилисьзеленоватыя, въснeговыхъ проплeшинахъ,
горы,изъ-заплечъэтихъ горъ смотрeли другiя, посeрeе, а совсeмъ вдалекe
поднималисьгорылиловатойгуашевойбeлизны,иэтибылисовершенно
неподвижны, инебонадънимисловно выцвeлопо сравненiю съ ярко-синими
просвeтами между верхушками черныхъелей, подъ которыми катился автомобиль.
Вдругъ, съ непривычнымъещечувствомъ,Мартынъвспомнилъ густую,еловую
опушкурусскаго парка сквозьсинее ромбовидное стеклонаверандe,--а
когда, разминая слегка звенящiя ноги, съпрозрачнымъ гудомъ въ головe,онъ
вышелъизъавтомобиля,егопоразилъзапахъземлиитающагоснeга,
шероховатыйсвeжiйзапахъ,иеловая красотадядинагодома. Стоялъонъ
особнякомъ въ полуверстe отъ деревни,и съ верхняго балкона былъодинъ изъ
тeхъ дивныхъ видовъ, которые прямо пугаютъ своимъ воздушнымъ совершенствомъ,
а въ чистенькой уборной, гдe пахло смолой, густо синeло въоконце опять это
весеннеедачноенебо, и кругомъ,въсаду съголыми чернымиклумбамии
цвeтущими яблонями въ глубинe, въ еловомъ бору, сразу за садомъ, и на мягкой
дорогe, ведущей въ деревню, была прохладная, веселая, что-то знающая тишина,
и голова слегка кружилась, не то отъ этой тишины, не тоотъ запаховъ, не то
отъ новой, блаженной косности послe трехчасовой eзды.
Въэтомъдомe Мартынъ прожилъ до позднейосени.Предполагалось, что
зимой онъ поступитъ въ женевскiй университетъ; однако, послe живой переписки
съ друзьями въАнглiи,Софья Дмитрiевна опредeлилаего въ Кембриджъ. {53}
Дядя Генрихъ не сразусъ этимъ примирился,-- онъ англичанъ недолюбливалъ,
холодныйковарный народъ.Затомысль объиздержкахъ, которыхъ потребуетъ
знаменитыйуниверситетънетолькоегонеогорчала,анапротивъбыла
соблазнительна. Любя экономить по мелочамъ, въ лeвой рукe зажимая грошъ, онъ
правойохотно выписывалъкрупные чеки, --особенно, когда расходъ являлся
почетнымъ. Иногда онъ трогательно игралъ самодура, хряпалъ ладонью по столу,
раздувалъ усы и кричалъ: "Если я этодeлаю, то потому, что мнeпрiятно!" И
Софья Дмитрiевна совздохомъ натягивала накисть новые часики-браслетъ изъ
Женевы,аГенрихъ,размякнувъ,лeзъвъкарманъ, вытягивалъобъемистый
платокъ съ голубой каемкой, встряхивалъ его,и,скрываянабeжавшiя слезы,
трубилъ разъ, трубилъ два, затeмъ приглаживалъ усы -- вправо и влeво.