"Вотъ,-- сказалъДарвинъ,доставь книгу. -- Бери".Книга оказалась
замeчательной;не разсказы,нeтъ, скорeе трактаты, -- двадцатьтрактатовъ
одинаковой длины; первый назывался "Штопоръ", и въ немъсодержалисьтысячи
занятныхъ вещейо штопорахъ,объихъисторiи, красотeидобродeтеляхъ.
Второйбылъопопугаяхъ,третiйобъигральныхъкартахъ, четвертый объ
адскихъмашинахъ, пятый объ отраженiяхъ въ водe. А одинъ былъ о поeздахъ, и
вънемъМартынъ нашелъ все, что любилъ-- телеграфныестолбы, обрывающiе
взлетъпроводовъ,вагонъ-ресторанъ,этибутылкиминеральнойводы,съ
любопытствомъ глядящiявъокнона пролетающiя деревья,этихълакеевъ съ
сумасшедшимиглазами, этукарликовуюкухню, гдe потныйповаръ въбeломъ
колпакe,шатаясь, панируетъ рыбу. {72} Еслибъ когда-нибудь Мартынъ думалъ
стать писателемъи былъ бы мучимъ писательской алчностью (столь родственной
боязни смерти), постоянной тревогой, которая нудитъ запечатлeть неповторимый
пустякъ,-- быть можетъ,страницы о мелочахъ,емусокровеннознакомыхъ,
возбудили бы въ немъ завистьи желанiе написать еще лучше. Вмeсто этого онъ
почувствовалъ такое теплое расположенiе къДарвину, чтодаже стало щекотно
въ глазахъ. Когда же утромъ, идя на лекцiю, онъ обогналъ его на углу, то, не
глядяемувълицо,сказалъ,вполнeкорректно, что многое въкнигe ему
понравилось, и молчапошелъ съ нимъ рядомъ,подлаживаясь подъ его лeнивый,
но машистый шагъ.
Аудиторiиразсeяныбылиповсемугороду. Ежели одналекцiясразу
слeдовалазадругой,ионeчитались въразныхъ залахъ, топриходилось
вскакиватьнавелосипедъилипоспeшнотопотатьпереулками,пересeкать
гулко-мощеные дворы. Чистыми голосами перекликались со всeхъ башенъ куранты;
по узкимъулицамъ несся грохотъ моторовъ,стрекотанiеколесъ,звонки. Во
время лекцiйвелосипедысверкающимъ роемъластилиськъ воротамъ,ожидая
хозяевъ. На кафедру всходилъ лекторъ въ черномъ плащeи со стукомъ клалъ на
пюпитръ квадратную шапку съ кисточкой. {73}
XVI.
Поступая въ университетъ, Мартынъ долго не могъ избрать себe науку. Ихъ
было такъ много, и всe -- занимательныя. Онъ медлилъ на ихъ окраинахъ, всюду
находятотъже волшебныйисточникъ живой воды. Его волновалъ какой-нибудь
повисшiйнадъальпiйской бездною мостъ, одушевленнаясталь,божественная
точностьрасчета. Онъ понималътоговпечатлительнаго археолога,который,
расчистивъходъ къеще неизвeстнымъгробамъи сокровищамъ, постучался въ
дверь, прежде,чeмъ войти, и, войдя,упалъ въобморокъ. Прекрасны свeтъ и
тишиналабораторiй:какъхорошiйныряльщикъскользитъсквозьводусъ
открытымиглазами,такъ,ненапрягаявeкъ,глядитъфизiологънадно
микроскопа, имедленноначинаютъбагровeтьегошеяи лобъ,--ионъ
говоритъ,оторвавшисьотътрубки:"Всенайдено".
Человeческаямысль,
летающаянатрапецiяхъзвeзднойвселенной,съпротянутойподъней
математикой,похожа была наакробата,работающагосъ сeткой,новдругъ
замeчающаго, что сeтки въ сущностинeтъ, -- и Мартынъ завидовалътeмъ, кто
доходитъ доэтого головокруженiя иновой выкладкойпревозмогаетъстрахъ.
Предсказать элементъ или создатьтеорiю, открыть горный хребетъ или назвать
новаго звeря,-- все былоравнозаманчиво.Въ наукe исторической Мартыну
нравилось то, чтоонъмогъ ясно вообразить,и потому онъ любилъ Карляйля.
Плохо запоминая даты и {74} пренебрегая обобщенiями,онъжадновыискивалъ
живое,человeческое,принадлежащеекъразрядутeхъизумительныхъ
подробностей,которымигрядущiя поколeнiя,пожалуй, пресытятся,глядя на
старыя, моросящiя фильмы нашихъ временъ. Онъ живо себe представлялъ дрожащiй
бeлыйдень, простоту черной гильотины, и неуклюжуювознюна помостe,гдe
палачи тискаютъ голоплечаго толстяка, межъ тeмъ, какъ вътолпeдобродушный
гражданинъ поднимаетъ подъ локоткилюбопытную,нонизкорослуюгражданку.
Наконецъ,былинауки,довольносмутныя:правовые,государственные,
экономическiе туманы; ониустрашали его тeмъ, чтоискра,которуюонъво
всемълюбилъ,была въ нихъслишкомъ далекозапрятана.Незная, начто
рeшиться, что выбрать,Мартынъ постепенноотстранилъвсе то, что могло бы
слишкомъ ревниво его завлечь. Оставалась еще словесность.Были и въ ней для
Мартына намеки на блаженство; какъ пронзала пустая бесeдао погодe и спортe
между Горацiемъ и Меценатомъ или грусть стараго Лира, произносящего жеманныя
именадочернихъ левретокъ, лающихъна него! Такъ же, какъ въ Новомъ Завeтe
Мартынъ любилъ набрестина"зеленуютраву", на"кубовыйхитонъ", онъ въ
литературe искалъ не общагосмысла,анеожиданныхъ, озаренныхъ прогалинъ,
гдe можнобыло вытянуться до хруста въ суставахъ и упоенно замереть. Читалъ
онъчрезвычайномного,нобольшеперечитывалъ,авълитературныхъ
разговорахъ бывали съ нимъ несчастные случаи: онъразъ спуталъ,напримeръ,
ПлутархасъПетраркойиразъ назвалъКальдеронашотландскимъпоэтомъ.
Расшевелить его удавалось невсякому писателю. Онъ оставался холоденъ, {75}
когда,подядиномусовeту,читалъЛамартина,иликогдасамъдядя
декламировалъ совсхлипомъ "Озеро", качая головой иудрученно приговаривая
"Commec'estbeau!"Перспективаизучатьмногословныя,водянистыя
произведенiя и влiянiе ихъ надругiя многословныя,водянистыя произведенiя
была мало прельстительна.Такъ бы онъ, пожалуй, ничего не выбралъ,если бъ
все время что-то не шептало ему,что выборъ его несвободенъ, что есть одно,
чeмъ онъзаниматься обязанъ. Въ великолeпную швейцарскуюосень онъ впервые
почувствовалъ,что въ концeконцовъонъизгнанникъ,обреченъжитьвнe
родногодома.