Такъ бы онъ, пожалуй, ничего не выбралъ,если бъ
все время что-то не шептало ему,что выборъ его несвободенъ, что есть одно,
чeмъ онъзаниматься обязанъ. Въ великолeпную швейцарскуюосень онъ впервые
почувствовалъ,что въ концeконцовъонъизгнанникъ,обреченъжитьвнe
родногодома.Это слово"изгнанникъ"былосладчайшимъзвукомъ: Мартынъ
посмотрeлъначернуюеловуюночь,ощутилънасвоихъ щекахъбайронову
блeдностьиувидeлъсебя въ плащe.Этотъ плащъ онъ надeлъ въКембриджe,
даромъ,чтобылъонълегонькiй, изъ прозрачноватой на свeтъматерiи, со
многимисборками,исъкрылатыми полурукавами,которые закидывалисьза
плечи. Блаженство духовнагоодиночества и дорожныя волненiяполучили новую
значительность.Мартынъ словноподобралъключъ ковсeмътeмъсмутнымъ,
дикимъ и нeжнымъ чувствамъ, которыя осаждали его.
Профессоромърусскойсловесностииисторiибылъвътупору
небезызвeстный Арчибальдъ Мунъ. Въ Россiи онъ прожилъ довольнодолго, всюду
побывалъ,всeхъ зналъ,все перевидeлъ.Теперь,черноволосый, блeдный, въ
пенснэ на тонкомъносу, онъ безшумно проeзжалънавелосипедeсъ высокимъ
рулемъ, сидя совсeмъ прямо, а за обeдомъ, въ знаменитой столовой съ дубовыми
столами иогромными цвeтными окнами,вертeлъ головой,какъ птица, {76}и
быстро, быстро крошилъ длинными пальцами хлeбъ.Говорили, единственное, что
онъ въмiрe любитъ, это-- Россiя. Многiе не понимали, почему онъ тамъне
остался.Навопросы такогородаМунъ неизмeнноотвeчалъ:"Справьтесь у
Робертсона"(этобылъвостоковeдъ) "почему онъ не осталсявъВавилонe".
Возражаливполнe резонно, что Вавилона уже нeтъ.Мунъ кивалъ, тихо и хитро
улыбаясь.Онъусматривалъвъоктябрьскомъпереворотeнeкiйотчетливый
конецъ.Охотно допуская,что со временемъобразуется въ совeтскомъ союзe,
пройдячерезъ первобытныяфазы, извeстная культура,онъвмeстeсътeмъ
утверждалъ, что Россiя завершена и неповторима, -- что ее можно взять,какъ
прекраснуюамфору, и поставить подъстекло.Печной горшокъ,который тамъ
теперьобжигался,ничегообщагосънеюнеимeлъ.Гражданскаявойна
представлялась ему нелeпой:однибьютсяза призракъпрошлаго, другiеза
призракъ будущаго, -- межътeмъ, какъ Россiюпотихоньку укралъАрчибальдъ
Мунъи заперъ у себя въ кабинетe. Ему нравилась ея завершенность.Она была
расцвeченасиневою водъ и прозрачнымъ пурпуромъпушкинскихъстиховъ. Вотъ
ужескородвагода, какъонъписалънаанглiйскомъ языкe еяисторiю,
надeялсявсю ееуложитьвъ одинътолстенькiйтомъ. ЭпиграфъизъКитса
("Созданiекрасоты -- радость навeки"), тончайшая бумага, мягкiй сафьяновый
переплетъ. Задачабыла трудная: найтигармонiюмеждуэрудицiей итeсной
живописнойпрозой, датьсовершенныйобразъ одногоокруглаго тысячелeтiя.
{77}
XVII.
АрчибальдъМунъпоразилъ иочаровалъ Мартына. Его медленныйрусскiй
языкъ,изъкоторагоонъгодамитерпeнiявытравилъпослeднiйотзвукъ
англiйскойгортанности, былъплавенъ,простъивыразителенъ. Его знанiя
отличались живостью, точностью и глубиной. Онъ вслухъ читалъМартыну такихъ
русскихъ поэтовъ, коихътотъ не зналъ даже и по имени. Придерживая страницу
длинными, чуть дрожащимипальцами, АрчибальдъМунъ источалъ четырехстопные
ямбы. Комната была въ полумракe, свeтъ лампы выхватывалъ толькостраницу да
лицо Муна, съ блeднымъ лоскомъ на скулахъ, тремя тонкими бороздками на лбу и
прозрачно-розовымиушами. Дочитавъ, онъ сжималъ узкiя губы, осторожно, какъ
стрекозу, снималъ пенснэ и замшей вытиралъ стекла. Мартынъ сидeлъ на краешкe
кресла, держа свою черную квадратнуюшапку на колeняхъ. "Ради Бога, снимите
плащъ, отложите куда-нибудь эту шапку, -- болeзненно морщась, говорилъ Мунъ.
--Неужеливамъ нравитсямять этукисточку? Отложите,отложите..."Онъ
подталкивалъкъМартынустекляннуюпапиросницу съгербомъколледжана
серебряной крышкe или вынималъ изъ шкапа въ стeнe бутылку виски, сифонъ, два
стакана. "А вотъскажите,какъназываются тамошнiятелeги,въкоторыхъ
развозятъвиноградъ"?-- спрашивалъ онъ, дергая головой, и, выяснивъ,что
Мартынъ не знаетъ: "Можары, можары, сэръ",{78} -- говорилъ онъ со смакомъ,
-- инеизвeстно, чтодоставлялоему больше удовольствiя, толи, чтоонъ
знаетъКрымъ лучше Мартына, или то, что ему удается произнести сърусскимъ
экающимъ выговоромъсловечко сэръ. Онърадостносообщалъ,что "хулиганъ"
происходитъотъ названiяшайки ирландскихъразбойниковъ,ачтоостровъ
"Голодай" не отъголода, а отъ имени англичанина Холидея, построившаго тамъ
заводъ. Когда однажды Мартынъ, говоря о какомъ-то невeжественномъ журналистe
(которомуМунъотвeтилъгрознымъписьмомъвъ"Таймсъ"),сказалъ,что
"журналистъ вeроятно сдрейфилъ", Мунъ поднялъ брови, справился въсловарe и
спросилъМартына, неживалъ лионъ въПоволжьe, -- акогда, подругому
случаю, Мартынъ употребилъслово"угробить", Мунъ разсердился икрикнулъ,
что такого слова по-русски нeтъ и быть не можетъ. "Я его слышалъ, его знаютъ
всe", -- робко проговорилъ Мартынъ, и его поддержала Соня, которая сидeла на
кушеткeрядомъ съ Ольгой Павловнойи смотрeла небезълюбопытства,какъ
Мартынъ хозяйничаетъ. "Русское словообразованiе, рожденiеновыхъсловъ, --
сказалъМунъ,обернувшисьвдругъ къ улыбающемусяДарвину,--кончилось
вмeстe съ Россiей; то-есть два года томуназадъ. Все послeдующее -- блатная
музыка". "Я по-русски непонимаю, переведите" -- отвeтилъ Дарвинъ. "Да,мы
все времясбиваемся,--сказалаЗиланова. -- Этонехорошо.Пожалуйста,
господа, по-англiйски". Мартынъ межъ тeмъ приподнялъ металлическiй куполъ съ
горячихъгренковъипирожковъ(которыеслугапринесъизъколледжской
кантины)провeрилъ,толи доставили, ипридвинулъ блюдо{79} поближе къ
пылающемукамину.