Ни тотъ, нидругой мальчикъ, впрочемъ, далеко неуплывалъ,
-- и одной изъ самыхъ сладостныхъ и жуткихъ грезъМартына былатемная ночь
въ пустомъ, бурномъ морe, послe крушенiя корабля, -- ни зги не видать, и онъ
одинъ,поддерживающiй надъ водойкреолку,съ которойнаканунeтанцевалъ
тангонапалубe. Послe купанiябыло удивительнопрiятно нагишомъ лечь на
раскаленныекамни.Асмотрeть,запрокинувъголову,начерныекинжалы
кипарисовъ, глубоковдвинутыевънебо.Коля,сынъялтинскагодоктора,
прожившiй всю жизнь въ Крыму, принималъ эти кипарисы и восторженноенебо, и
дивно-синее,въослeпительныхъчешуйкахъ,море,какънeчтодолжное,
обиходное, и былотрудно завлечь его въ любимыя Мартыновы игры и превратить
его въ мужа креолки, случайно выброшеннаго на тотъ же необитаемый островъ.
ВечеромъподнималисьузкимикипарисовымикоридорамивъАдреизъ, и
большая нелeпая дача со многими {25} лeсенками, переходами, галлереями, такъ
забавнопостроенная, чтопоройникакъ нельзябыло установить,въ какомъ
этажeнаходишься, ибо,поднявшись покакимъ-нибудь крутымъступенямъ, ты
вдругъ оказывался не въмезонинe, а на террасeсада, -- уже была пронизана
желтымъ керосиновымъсвeтомъ, и съ главной веранды слышались голоса,звонъ
посуды.Лидапереходилавълагерьвзрослыхъ,Коля,нажравшись,сразу
заваливалсяспать;Мартынъсидeлъ въ темнотe нанижнихъступенькахъи,
поeдая изъ ладони черешни,прислушивалсякъ веселымъ освeщеннымъ голосамъ,
къ хохоту Владимiра Иваныча,къ Лидиной уютной болтовнe, къспору между ея
отцомъ и художникомъ Данилевскимъ,говорливымъ заикой. Гостей вообще бывало
много -- смeшливыя барышни въ яркихъ платкахъ, офицеры изъ Ялты и паническiе
пожилые сосeди, уходившiескопомъ въ горы призимнемънашествiи красныхъ.
Было всегданеясно, кто кого привелъ, кто съ кeмъ друженъ, но хлeбосольство
Лидинойматери, непримeтнойженщинывъ горжеткeи въочкахъ,незнало
предeла.Такъ появился однажды и Аркадiй ПетровичъЗарянскiй,долговязый,
мертвенно-блeдныйчеловeкъ,имeвшiйкакое-то смутное отношенiе късценe,
одинъизътeхънесуразныхъ людей,которыеразъeзжаютъпофронтамъсъ
мелодекламацiей,устраиваютъспектакли наканунeразгрома городка,бeгутъ
покупать погоныиникакъ немогутъдобeжать,ивозвращаются,радостно
запыхавшись, съчудесно добытымъ цилиндромъ для послeдняго дeйствiя"Мечты
Любви".Онъбылълысоватъ,съпрекраснымъ,напористымъпрофилемъ,но
повернувшисьпрямо, оказывался менeе благообразнымъ:подъ{26}болотцами
глазъ набухалимeшечки, инехваталоодногорeзца. Человeкъ же онъ былъ
мягкiй, добродушный, чувствительный и, когда по ночамъ всe выходилигулять,
пeлъбархатнымъбаритономъ"Ты помнишьли-- уморя мысидeли..." или
разсказывалъ въ темнотe армянскiй анекдотъ, и кто-нибудь въ темнотe смeялся.
Въ первыйразъвстрeтивъего, Мартынъ съ изумленiемъ и даже съ нeкоторымъ
ужасомъ призналъ вънемъ забулдыгу, приглашавшаго егостать къстeнкe, но
Зарянскiй повидимомуничегонепомнилъ, такъчто осталосьнеяснымъ, кто
такой Умерахметъ.
Въ первыйразъвстрeтивъего, Мартынъ съ изумленiемъ и даже съ нeкоторымъ
ужасомъ призналъ вънемъ забулдыгу, приглашавшаго егостать къстeнкe, но
Зарянскiй повидимомуничегонепомнилъ, такъчто осталосьнеяснымъ, кто
такой Умерахметъ. -- Пьяницей былъ Аркадiй Петровичъ отмeннымъ и бушевалъ во
хмелю, -- норевольверъ, который однажды снова возникъ, -- во время пикника
наЯйлe,въстрекотливуюночь,пропитаннуюлуннымъсвeтомъи
мускатъ-люнелемъ, -- оказался съпустымъбарабаномъ.Зарянскiй ещедолго
вскрикивалъ, грозилъ,бормоталъ, говоря о какой-то своей роковой любви, его
покрыли шинелью, ионъ уснулъ.Лида сидeла близко къкоструи, подперевъ
ладонямилицо,блестящими,пляшущими,румяно-каримиотъогняглазами,
глядeла навырывавшiясяискры.ПогодяМартынъ всталъ,разминая ноги, и,
взойдяпо черному муравчатому скату, подошелъкъ краюобрыва. Сразуподъ
ногамибыла широкая темная бездна, а заней-- какъбудто близкое,какъ
будто приподнятое,море съцареградской стезейпосрединe, луннойстезей,
суживающейсякъгоризонту.Слeва,вомракe,вътаинственнойглубинe,
дрожащими алмазными огнями игралаЯлта.Когда жеМартынъ оборачивался, то
видeлъ поодаль огненное безпокойноегнeздокостра, силуэтылюдей вокругъ,
чью-то руку,бросавшую сукъ. Стрекотали {27} кузнечики, по временамънесло
сладкойхвойнойгарью, --инадъчерной Яйлой, надъшелковымъморемъ,
огромное, всепоглощающее, сизое отъ звeздъ небобылоголовокружительно,и
Мартынъ вдругъопятьощутилъ то, чтоуже ощущалънеразъ въ дeтствe--
невыносимый подъемъ всeхъчувствъ, что-то очаровательное итребовательное,
присутствiе такого, для чего только и стоитъ жить.
VI.
Этаискристая стезя въ морe такъже заманивала, какъ нeкогда тропинка
въ написанномъ лeсу, -- а собранные въ кучу огни Ялтысреди широкой черноты
невeдомаго составаисвойства напоминали опятьжекое-что,видeнноевъ
дeтствe:девятилeтнiй Мартынъ,въ одной рубашкe, съ похолодeвшими пятками,
стоялъ на колeнкахъ у вагоннаго окна; южный экспрессъ шелъ по Францiи. Софья
Дмитрiевна, уложивъ сына, сидeла съмужемъвъ вагонe-ресторанe,горничная
мертвымъ сномъспала наверхнейкойкe;въузкомъ отдeленiибыло темно,
только просвeчивалъсинiйзадвижнойколпакълампы;качалась егокисть,
потрескивало въ стeнкахъ. Выйдя изъ подъпростыни, добравшисьпо одeялу до
окна, наполовину срeзаннаго концомъ верхней койки, и поднявъ кожаную сторку,
--для чего пришлось отстегнуть ее съ кнопки,а тогдаонагладко поeхала
вверхъ, -- Мартынъ зябъ, ощущалъ ломоту въ колeнкахъ, ноне могъ оторваться
отъ окна, за которымъ косогорами бeжала ночь. И тогда-тоонъ вдругъ увидeлъ
то, что теперь вспомнилъна Яйлe, {28}--горсть огней вдалекe, въ подолe
мрака, междудвухъчерныхъхолмовъ: огнитоскрывались, то показывались
опять, и потомъ заиграли совсeмъ въ другой сторонe, и вдругъ исчезли, словно
ихъ кто-то накрылъ чернымъ платкомъ.