"Интересно все-таки знать, из чего они сделаны", --перебиля
его."Наука..."--начал он сызнова, но осекся и недовольно
взглянул на свои пальцы, к которым пристала пыль со стекла.
Я еще осмотрел китайскую вазу, привезенную
вероятноморскимофицером;компаниюпористых окаменелостей;
бледного червяка в мутном спирту; красно-зеленый план Монтизера
вXVIIвеке; и тройку ржавых инструментов, связанных траурной
лентой,--лопата,цапка,кирка."...Копатьпрошлое",--
рассеянноподумаля,ноужнеобратился за разъяснением к
сторожу, который, лавируя между витрин,бесшумноиробкоза
мнойследовал.Запервойзалойбыладругая,какбудто
последняя, и там, посредине, стоял, как грязная ванна,большой
саркофаг, а по стенам были развешаны картины.
Сразу заприметив мужской портрет между
двумя гнуснымипейзажами (с коровами и настроением),
яподошелближеибылнесколькопотрясем, найдя то самое,age]
существованиечегодотолеказалосьмнепопутнойвыдумкой
блуждающегорассудка. Весьма дурно написанный маслом мужчина в
сюртуке, с бакенбардами, в крупном пенсне нашнурке,смахивал
наОффенбаха,но, несмотря на подлую условность работы, можно
было, пожалуй, разглядеть в его чертах как бы горизонт сходства
смоимприятелем.Вуголкепочерномуфону была кармином
выведена подпись "Леруа",--такаяжебездарная,каксамо
произведение.
Я почувствовал у плеча уксусное дыхание и,
обернувшись, увидел добрые глаза сторожа.
- Скажите, -- спросил я, -- если б, положим, кто-нибудь
захотел купить эту или другую картину, -- к кому следовало бы обратиться?
-- Сокровища музея, -- честь города, -- отвечал
старик, -- а честь не продается.
Я поспешил согласиться,
боясь его красноречия, но все-таки попросил адрес опекуна музея. Он попробовал
отвлечь мое внимание повестью о саркофаге, -- однако я настаивал на своем.
Наконец старик назвал некоего мосье Годара и объяснил, где его отыскать.
Мне, прямо скажу, понравилось,
что портрет есть. Весело присутствовать при воплощении мечты, хотя бы и
не своей. Я решил немедленно закончить дело, а когда я вхожу во вкус, то
остановить меня невозможно. Скорым и звонким шагом выйдя из музея, я увидел,
что дождь перестал, по небу распространилась синева, женщина в забрызганных
чулках катила на серебряном велосипеде, и только на окрестных горах еще
дымились тучи. Собор снова заиграл со мною в прятки, но я перехитрил его.
Едва не попав под бешенные шины красного автокара, набитого поющими молодыми
людьми, я пересек асфальтовый большак и через минуту звонил у калитки мосье
Годара. Он оказался худеньким пожилым человеком в высоком воротничке, в
пластроне, с жемчужиной в узле галстука, лицом очень похожим на белую борзую,
-- мало того, он совсем по-собачьи облизнулся, наклеивая марку на * конверт,
когда я вошел в его небольшую, но богато обставленную комнату, с малахитовой
чернильницей на письменном столе и странно знакомой китайской вазой на
камине. Две фехтовальные шпаги были скрещены над зеркалом, в котором отражался
его узкий, седой затылок, и несколько фотографий военного корабля приятно
прерывали голубую флору обоев.
Две фехтовальные шпаги были скрещены над зеркалом, в котором отражался
его узкий, седой затылок, и несколько фотографий военного корабля приятно
прерывали голубую флору обоев.
--Чем могу вам служить? --
спросил он, бросив запечатанное им письмо в мусорную корзину этот жест
показался мне необычным, но я не счел нужным вмешаться. В кратких словах
я изложил причину моего прихода и даже назвал крупную сумму, с которой
мой друг был готов расстаться, хотя, правда, он просил меня ее не называть,
а дождаться условий музея.
-- Все это очень мило, -- сказал мосье Годар,-- да
только вы ошибаетесь: такой картины нет в нашем музее.
--Как нет? -- воскликнул я, -- да я ее только что
видел! Гюстав Леруа, портрет русского дворянина.
-- Одно полотно Леруа у нас действительно имеется,
-- сказал мосье Годар, перелистав клеенчатую тетрадь и длинным черным ногтем
остановившись на найденной строке. -- Но это не портрет, а деревенский
мотив: *Возвращение стада".
--Я повторил, что картину видел своими глазами пять
минут тому назад, и что никакая сила не заставит меня в этом усомниться.
-- Согласен, -- сказал мосье Годар, -- но и я тоже
не сумасшедший. Я состою хранителем нашего музея вот уже скоро двадцать
лет и знаю этот каталог как молитву Господню. Тут сказано "Возвращение
стада", значит стадо возвращается, и ежели только дед вашего друга не изображен
в виде пастуха, я не могу допустить, что его портрет у нас существует.
-- Он в сюртуке, -- крикнул я, -- клянусь вам, что
он в сюртуке!
-- А как вообще, -- спросил мосье Годар подозрительно,
-- вам понравился наш музей? Вы саркофаг оценили?
-- Послушайте, -- и была уже, кажется, вибрация в
моем голосе,--сделайте мне одолжение, пойдемте туда сию минуту, и условимся
так: если портрет висит там, то вы мне его продадите.
-- А если его нет? -- полюбопытствовал мосье Годар.
-- Тогда я вам заплачу ту же сумму.
-- Ладно, -- сказал он. -- Вот возьмите карандаш
и красным, красным концом запишите мне это.
Я сгоряча исполнил его требование. Прочтя
мою подпись, он пожаловался на трудность произношения русских фамилий,
расписался под ней сам и, быстро сложив листок, сунул его в карманчик жилета.
-- Пойдемте, -- сказал он, высвобождая манжету. По
дороге он заглянул в лавку и купил фунтик липких леденцов, которыми стал
насуайчиво меня угощать, а когда я наотрез отказался, попытался мне высыпать
штучки две в руку, -- я отдернул ее, несколько леденцов упало на панель,
он подобрал их и догнал меня рысью. Когда мы приблизились к музею, то увидели,
что перед ним стоит красный автокар -- пустой.
-- Ага, -- сказал мосье Годар довольненьким голосом,
-- я вижу, что у нас сегодня много посетителей.
Он снял шляпу и, держа ее перед собой, чинно
взошел по ступеням.
В музее было нехорошо. Доносились вакхические
восклицания, бравурный смех и как будто даже шум потасовки. Мы вошли в
первую залу; там старичок сторож удерживал двух святотатцев с какими-то
праздничными эмблемами в петличках, и вообще очень сизо-румяных и энергичных,
старавшихся добыть из-под стекла черныые шарики муниципального советника.
Прочие молодцы из той же сельско-спортивной корпорации громко издевались,
кто над червем в спирту, кто над черепом. Один весельчак восхищался трубами
парового отопления, будто принятыми им за экспонат; другой целился в сову
из кулака и пальца.