Особенно же бывало хорошо в теплую пасмурную погоду, когдашел
незримыйввоздухедождь,расходясьповодевзаимно
пересекающимися кругами, средикоторыхтамисимпоявлялся
другогопроисхождениякруг,свнезапным центром, - прыгнула
рыба или упал листок, - сразу, впрочем, поплывший по течению. А
какоенаслаждениебылокупаться под этим теплым ситником, на
границесмешениядвуходнородных,нопо-разномусложенных
стихий - толстой речной воды и тонкой воды небесной! Иннокентии
купалсястолкомидолгопотомрастиралсяполотенцем.
Крестьянские ребятишки, те барахтались до изнеможения - наконец
выскакивали - и, дрожа, стуча зубами, с полоскоймутнойсопли
от ноздри ко рту, натягивали штаны на мокрые ляжки..
В то лето он был еще угрюмее обычного и с
отцом едва говорил - все больше отбуркиваясь и хмыкая. Со своей
стороны,ИльяИльичиспытывалвегоприсутствиистранную
неловкость-особеннопотому,чтополагал,сужасоми
умилением, что сын, как и он сам в юности, живет всейдушоюв
чистоммиренелегального.КомнатаИльиИльича: пыльный луч
солнца; на столике, - сам егосмастерил,выжегузор,покрыл
лаком,-вплюшевойрамке фотография покойной жены, - такая
молодая, в платье с бертами, в кушаке-корсетике,спрелестным
овальнымлицом (овальность лица в те годы совпадала с понятием
женскойкрасоты);рядом-стеклянноепресс-папьес
перламутровымвидомвнутри и матерчатый петушок для вытирания
перьев; в простенке портрет Льва Толстого, всецело составленный
из набранного микроскопическим шрифтом "Холстомера". Иннокентий
спал в соседней комнатке, на кожаномдиване.Последолгого,
вольногодняспалось превосходно; случалось, однако, что иная
греза принимала особый оборот - сила ощущения какбывыносила
егоиз круга сна, - и некоторое время он оставался лежать, как
проснулся, боясь из брезгливости двинуться..
По утрам он шел в лес, зажав учебник под мышку,
рукизасунувзашнур, которым подпоясывал белую косоворотку.
Из-под сдвинутой набок фуражки живописными коричневымипрядями
волосыналезали на бугристый лоб, хмурились сросшиеся брови, -
былоннедуренсобой,хотячересчургубаст.Влесуон
усаживалсянатолстый ствол березы, недавно поваленной грозой
(и до сих порвсемисвоимилистьямитрепещущейотудара),
курил,заграждалкнигойпутьторопившимсямуравьямили
предавался мрачному раздумью. Юноша одинокий,впечатлительный,
обидчивый,онособенноострочувствовалсоциальную сторону
вещей. Так, ему казалось омерзительным все, что окружало летнюю
жизньГодуновых-Чердынцевых,-скажем, их челядь - "челядь",
повторял он, сжимая челюсти, со сладострастным отвращением. Тут
имелсяввидуижирненький шофер, его веснушки, вельветовая
ливрея, оранжевые краги,крахмальныйворотничок,подпиравший
рыжуюскладкузатылка,которыйналивалсякровью,когдау
каретного сараяонзаводилмашину,тожепротивную,обитую
снутри глянцевито-пунцовой кожей; и седой лакей с бакенбардами,
откусывавшийхвостыноворожденнымфокстерьерам;и
гувернер-англичанин,шагавший, бывало, через село без шапки, в
макинтоше и белых штанах, чтослужилоповодомдлямальчишек
остритьнасчет"крестногохода.
Юноша одинокий,впечатлительный,
обидчивый,онособенноострочувствовалсоциальную сторону
вещей. Так, ему казалось омерзительным все, что окружало летнюю
жизньГодуновых-Чердынцевых,-скажем, их челядь - "челядь",
повторял он, сжимая челюсти, со сладострастным отвращением. Тут
имелсяввидуижирненький шофер, его веснушки, вельветовая
ливрея, оранжевые краги,крахмальныйворотничок,подпиравший
рыжуюскладкузатылка,которыйналивалсякровью,когдау
каретного сараяонзаводилмашину,тожепротивную,обитую
снутри глянцевито-пунцовой кожей; и седой лакей с бакенбардами,
откусывавшийхвостыноворожденнымфокстерьерам;и
гувернер-англичанин,шагавший, бывало, через село без шапки, в
макинтоше и белых штанах, чтослужилоповодомдлямальчишек
остритьнасчет"крестногохода.или"подштанников.;и
бабы-поденщицы,приходившиепоутрамвыпалыватьаллеипод
надзоромглухогосутулого старичка в розовой рубахе, с особым
форсом и древней ревностьюподметавшегонапоследокусамого
крыльца...Иннокентий,всестой же книгой под мышкой, что
мешалосложитьрукикрестом,какхотелосьбы,-стоял,
прислонясь к дереву в парке, и сумрачно глядел на то, на ее, на
сверкающую крышу белого дома, который еще не проснулся....
В первый раз, кажется, он их увидел с холма:
надороге,холмогибающей,появиласькавалькада, - впереди
Таня, по-мужски верхом на высокой, ярко-гнедой лошади, рядомс
ней сам Годунов-Чердынцев, неприметный господин на низкорослом,
мышастом иноходце; за ними - англичанин в галифе,ещекто-то;
сзади-Танинбрат,мальчиклеттринадцати, который вдруг
пришпорил коня, перегналвсехикарьеромпронессявгору,
работая локтями, как жокей.
После этого были еще другие случайные встречи,
а потом... Ну-с, пожалуйста: жарким днем в середине июня....
Жарким днем в середине июня по сторонам дороги
размашистодвигалиськосари - то к правой, то к левой ключице
прилипала рубаха, - "Бог помощь", - сказал Илья Ильич, проходя;
онбылв парадной панаме, нес букет ночных фиалок. Иннокентий
молча шагал рядом, вращая ртом (лущил семечки). Приближалиськ
усадьбе.Наплощадкедляигрывлоун-теннис тот же глухой
розовый старичок в фартуке макалкистьвведроипроводил,
согнувшисьдоземлиипятясь, толстую сливочную черту. "Бог
помощь", - сказал Илья Ильич, проходя".
Стол был накрыт в аллее, русский пятнистый
свет играл на скатерти. Экономка, в горжетке, со стальными, зачесанными
назад волосами, уже разливала шоколад по темно-синим чашкам, которые разносили
лакеи. Было людно и шумно в саду, множество гостей - родственники ' и соседи.
Годунов-Чердынцев (весьма пожилой, с желтовато-пепельной бородкой и морщинами
у глаз), поставив ногу на скамью, играл с фокстерьером, заставляя его прыгать,
- собака не только прыгала очень высоко, стараясь хапнуть мокрый мячик,
но даже ухитрялась, вися в воздухе, еще подвытянуться, с добавочной судорогой
всего тела.