Вдруг растворилась дверь, вошла мать, улыбаясь и держа,
как бердыш, длинный коричневый сверток. В нем оказался фаберовскийкарандаш
в полтора аршинадлины и сообразно толстый: рекламный гигант, горизонтально
висевшийв витрине ивозбудивший как-томоювзбалмошную алчность. Должно
быть,я находился еще вблаженномсостоянии, когда любая странность,как
полубог, сходит к нам, чтобы неузнанной смешаться с воскресной толпой, ибо в
ту минуту я вовсенепоразился случившемуся со мной, а только вскользь про
себяотметил,какошибсянасчет величиныпредмета;но потом, окрепнув,
хлебом залепив щели, я с суевернымстраданием раздумывал над моим припадком
прозрения(никогда впрочем не повторившимся),которого я так стыдился, что
скрыл егодаже от Тани,-- и едва ли не расплакался от смущения, когда нам
попалсянавстречу,чуть лине впервыймой выход,дальнийродственник
матери, некто Гайдуков,которыйтут-тои сказал ей: "А мы с вашим братцем
недавно видели вас около Треймана".
Между тем,воздух стихов потеплел,и мы собираемсяназадв деревню,
куда домоегопоступления в школу (а поступил я толькодвенадцати лет) мы
переезжали иногда уже в апреле.
В канавы скрылся снег со склонов,
и петербургская весна
волнения и анемонов
и первых бабочек полна.
Но мне не надо прошлогодних,
увядших за зиму ванесс,
лимонниц никуда негодных,
летящих сквозь прозрачный лес.
Зато уж высмотрю четыре
прелестных газовых крыла
нежнейшей пяденицы в мире
средь пятен белого ствола.
Этолюбимоестихотворениесамогоавтора,но он невключилегов
сборник,потому,опятьже,чтотемасвязана с темойотца, аэкономия
творчествасоветоваланетрогатьеедопорыдовремени.Вместонее
воспроизведенытакиевесенние впечатления,какпервое чувствосразупо
выходе со станции: мягкость земли,ее близость к ступне, а вокруг головы --
ничемнестесненноетечениевоздуха.Наперебой,яростнорасточая
приглашения,вставаяскозел,взмахивая свободнойрукой, мешая галдеж с
нарочитым тпруканием,извозчикизазывалираннихдачников.Поодаль,нас
ожидал открытыйавтомобиль,пунцовыйснутри и снаружи: идеяскорости уже
дала наклон егорулю(меняпоймут приморские деревья), однакообщаяего
внешность ещехранила, -- из ложного приличия,что-ли,-- подобострастную
связьсформойколяски,ноесли этои былапопыткамимикрии,то она
совершенноуничтожалась грохотанием мотораприоткрытом глушителе,столь
зверским,чтозадолгодонашегопоявлениямужикнавстречнойтелеге
спрыгивал снее и поворачивал лошадь-- после чего,бывало, всякомпания
немедленно оказывается в канаве, а тои вполе --где, через минуту,уже
забыв насинашу пыль,опять собирается свежая нежная тишина с мельчайшим
отверстием для пения жаворонка.
Наперебой,яростнорасточая
приглашения,вставаяскозел,взмахивая свободнойрукой, мешая галдеж с
нарочитым тпруканием,извозчикизазывалираннихдачников.Поодаль,нас
ожидал открытыйавтомобиль,пунцовыйснутри и снаружи: идеяскорости уже
дала наклон егорулю(меняпоймут приморские деревья), однакообщаяего
внешность ещехранила, -- из ложного приличия,что-ли,-- подобострастную
связьсформойколяски,ноесли этои былапопыткамимикрии,то она
совершенноуничтожалась грохотанием мотораприоткрытом глушителе,столь
зверским,чтозадолгодонашегопоявлениямужикнавстречнойтелеге
спрыгивал снее и поворачивал лошадь-- после чего,бывало, всякомпания
немедленно оказывается в канаве, а тои вполе --где, через минуту,уже
забыв насинашу пыль,опять собирается свежая нежная тишина с мельчайшим
отверстием для пения жаворонка.
Бытьможет,когда-нибудь,на заграничныхподошвахидавносбитых
каблуках, чувствуясебя привидением,несмотря на идиотскуювещественность
изоляторов, я ещевыйдустойстанции и, без видимыхспутников,пешком
пройду стежкойвдольшоссе с десятокверстдоЛешина.Один задругим,
телеграфные столбы будут гудеть при моем приближении. На валун сядет ворона,
-- сядет, оправит сложившееся не так крыло. Погода будет вероятно серенькая.
Изменениявобликеокрестности,которыеянемогупредставить себе и
старейшиеприметы,которыеяпочему-тозабыл,будутвстречатьменя
попеременно,даже смешиваясь иногда.Мнекажется, чтоприходьбе я буду
издавать нечто вроде стона, в тон столбам. Когдадойдудотех мест, где я
вырос,и увижуто-то ито-то -- илиже, вследствиепожара, перестройки,
вырубки, нерадивостиприроды,неувижу ни того,ниэтого(новсё-таки
кое-что, бесконечно инепоколебимо верное мне, разгляжу -- хотя быпотому,
чтоглазауменя все-такисделаны изтогоже,чтотамошняясерость,
светлость,сырость),то,послевсехволнений,яиспытаюкакую-то
удовлетворенность страдания -- на перевале, быть может, к счастью, о котором
мне знать рано (только изнаю, что оно будетс пером в руке). Но одногоя
наверняка не застану -- того, из-за чего, в сущности, стоило городить огород
изгнания: детствамоегои плодов моего детства. Его плоды-- вот они,--
сегодня,здесь,--ужесозревшие;оножесамоушловдаль,почище
северно-русской.
Авторнашелверныесловадляизображенияощущенияпри переходе в
деревенскую обстановку. Как весело, говорит он, что:
ни шапки надевать не надо,
ни легких башмаков менять,
чтоб на песок кирпичный сада
весною выбежать опять.